Воробей на проводе. Ольга Шульга-Страшная

голоса мужчин. Отец вместе с Султаном Ильясовичем подплыли к Николеньке, подхватили тело юноши подмышки, и через пару минут он уже лежал на молодой майской траве, все так же раскинув в стороны свои застывшие руки. То, что Николенька сорвался с камня, не думая купаться, было ясно по его одежде. На нем были даже кеды, зашнурованные с присущей ему аккуратностью. Но вот оторванные на рубашке пуговицы и свисающий клок нагрудного кармана, который мой отец разгладил на Николенькиной груди, сразу навели меня на мысль, что Николенька погиб от чьих-то жестоких рук. Взрослые отнесли Николеньку в тень сарая, положили его на бархатную скатерть, и лицо его скрылось под мягкой тканью. Мужчины молча курили в ожидании машин, не решаясь отходить от тела, женщины ушли в дом, и там установилась страшная тишина.

      Отец, отведя Мухамбетова в сторону, что-то горячо говорил ему. Султан Ильясович, бледный и растерянный, отвечал ему, от волнения смешивая русские и казахские слова. Я расслышала только несколько слов, которые Мухамбетов почти крикнул в лицо моему отцу:

      – Никто здесь ночью не бродил, и ко мне никто не приходил. Мальчишка сам свалился в воду, да кому он нужен, Радов?! – отец собрал в кулак рубаху на груди Мухамбетова и почти поднял его кривоногое тело над землей. Он стоял ко мне спиной, и я не слышала его слов, но по растекшейся по щекам и плоскому лбу Султана Ильясовича желтизне, по его растерянному и испуганному взгляду, я поняла, что отец чем-то здорово напугал нашего начальника милиции. И только потом я увидела в руке Мухамбетова Николенькину шляпу, которую сама и потеряла вчера возле маленькой пещерки. Послышался гул, и машины, появившиеся из-за западного склона, заставили отца поставить Мухамбетова на землю. Тот сразу же пришел в себя, заправил под ремень свою рубашку, поправил пятерней черные густые волосы и почти бегом направился к сараю, в тени которого еще лежало тело Николеньки. Я подбежала к отцу, чтобы спросить его о Николенькиной шляпе, которая неожиданно очутилась здесь, вдали от того места, где я вчера ее потеряла. Но отец, устало погладив меня по голове теплой тяжелой рукой, сказал:

      – Погоди, Лёлька, не до тебя сейчас, видишь, беда какая, – он таким же жестом, как и Мухамбетов, провел по своим темно-русым волосам и решительно направился в сторону Николенькиного тела. Там, присев возле изголовья юноши, сидел дядя Петя Кукушкин. Он что-то внимательно рассматривал на правом виске Николеньки, откинув в сторону его волнистые и уже просохшее волосы. Отец присел рядом, и они тихо стали о чем-то говорить. Потом дядя Петя откинул в сторону скатерть, укрывавшую тело Николеньки, и показал отцу скрюченные пальцы правой руки, ногти которых были обломаны так сильно, что под ногтями, несмотря на ледяную воду, в которой нашли тело юноши, были лиловые разводы кровоподтеков. Мухамбетов, неслышно возникнув за моей спиной, почти застонал, когда дядя Петя взял в свою большую руку тонкую