Вот еще один ряд коробок перекочевал в темноту. Счастливой красоте самое место в темноте. А турок не торопится. Ну и к чему мне он? Он же не станет мне помогать – это не дело для гордого потомка янычар. Станет меня развлекать разговором на ломаном языке с акцентом? Или таращиться под руку, ожидая, что развлекать разговором стану его я? Да пошел бы он отсюда куда подальше!
За рядами легких, но больших коробок оказались действительно какие-то вязанки хвороста. Это те самые ивовые прутья, о которых говорил мастер. Около полутора метров в длину прутья толщиной с палец были собраны в снопы, перевязанные множеством веревочек. Попробовав носить по четыре снопа – два под мышками и по одному в руках, я решил не рисковать уронить и повредить прутья, и носить их по одной вязанке в каждой руке. Просили же осторожно с прутьями. Так получилось больше рейсов, но они были легче и быстрее. Легче думалось о самоубийстве, которое надо обтяпать попроще, побыстрее и безболезненно. У каждого варианта были свои плюсы и минусы. Складывая коробки то в левый ряд, то в правый, я мысленно складывал в стороны разные плюсы и минусы способов самоубийства. Проблемы и препятствия, затраты, последствия, общественный резонанс.
Ивовые прутья нашли свое место в темноте. Листы пенополистирола, розового как носик кота, носить было неудобно. Они были, хоть и легкие, но имели размеры два метра на метр, что мешало их быстро перемещать – мешал воздух. В двери их приходилось проносить боком, прижимаясь к косяку, сторонясь, чтобы было достаточно места. За листами были опять панели из «счастливой красоты», но уже какого-то другого сорта, несколько тяжелых коробок с надписями «не бросать» и «хрупкая вещь», катушки с черными и красными проводами, все испещренные иероглифами и цифрами.
За последним рядом коробок, у передней стены фургона стояла грустная щетка на длинной ручке. Что ж, милая, поразвлечемся, выметем из фургона крошки пенополистирола и мусор, облетевший с ивовых прутьев. Турка все не было. Самое время ему появиться.
Я спрыгнул из фургона, нарочито громко закрыл задний борт, задернул брезент. Никого. Ни звука. Только тепловозы на невидимой железнодорожной станции распевались перед ночным концертом.
Зашел через коридор в темный зал и, не надеясь ни на что, громко и отчетливо сказал: «Я закончил». К моему удивлению, из темноты раздался звук чашки кофе, поставленной на стол и обнадеживающее «сейчас».
Мастер вышел на улицу, чуть щурясь после темного помещения. Повернулся ко мне с немым вопросом, мол, что ты от меня хочешь. И уже через долю секунды улыбнулся, вынул бумаги на груз и шариковую ручку. Распишись, говорит, где «сопровождает груз».
А я говорю, что не сопровождаю груз, а просто выгрузил.
Мастер с нетерпением отметил, что ему, мягко говоря, плевать, кто и что сопровождает. Что он все оплатил, все подписал и даже поставил печати. Просто распишись. Я просто расписался.
Это