– Понятно.
Действительно. Как-то неосмотрительно было со стороны кандидата некромантических наук предлагать Олечке этакое непотребство.
Где она, а где кухарство?
Я даже мстительно улыбнулась, пока тетушка не сказала:
– Идемте… молодой человек, не окажете ли любезность? – и Важену корзинку свою протянула, которую тот подхватил тотчас. Дернулись крылья носа, и губы растянулись в улыбке.
– Молочко… – прогудел Игнатов. – Я молочко люблю…
– Вот приходите с глазами своими, там и молочком напою.
Тетка двинулась к усадьбе, и я подумала было, что это знакомство вполне может состояться и без моего участия, но была подпихнута в спину твердою Важеновой рукой.
– Там и Синюхин, – сказал он предовольно. – Ты ж его того…
Вот ведь не было печали. Я покосилась на кусты, раздумывая, что, если нырну туда, то отделаюсь лишь подранной одеждой и парой царапин, зато самолюбие нисколько не пострадает.
– Не дури, – Важен остановился и вперился в меня своим тяжелым взглядом, про который говорили, что он людей парализовывает. – Нехорошо от противника бегать.
Ему, может, и нехорошо, да только я-то не боец.
Ведьма.
Обыкновенная.
Даже без диплома, вместо которого лежит где-то в заветной шкатулочке справка, что эта самая ведьма на протяжении пяти лет старательно слушала лекции и даже на семинарах появлялась. А вот дальше…
Я раздраженно ущипнула себя.
Не помогло.
Дорожка вильнула и вывильнула из кустов аккурат к старой усадьбе. Правда, на сей раз подошли мы со стороны, и я видела не столько остатки стены, слегка пострадавшей от некроманта с его любовью к науке, но и древние ступени парадного входа. Сквозь них проросла березка, с виду чахленькая, но с мрамором она управилась споро. Чуть дальше, на прежнем месте, виднелся лагерь. К палатке добавилась еще пара, переносных, ярко-оранжевых и прочно вцепившихся в землю костылями. К старенькому уазику присоединился лощеный грузовичок, крытый тентом, и несколько машин.
Я узнала ярко-желтый «Купе» Верещагиной, как и слегка проржавевшую «Ладу» Синюхина. Да и черный джип Важена нисколько за прошедший год не изменился, разве что здесь казался еще более огромным. И рядом с ним Верещагина выглядела совсем уж тощей.
Она стояла, скрестив руки на груди, вперившись гневным взглядом, правда, не в некроманта, но в Акима Анисимовича, которого я уж точно не рассчитывала здесь увидеть.
Тот мялся.
Смущался.
Потел. То ли от смущения, то ли от жары. Все-таки лето.
И парит.
А он по обыкновению своему в костюме-тройке. И в котелке, который, правда, снял и прижал локотком к пухлому боку.
– И вправду… – голос Акима Анисомовича был тих и полон печали. – Николай Егорович… что ж вы… и в самом-то деле… где это видано, чтобы люди столь достойные тратили свое время… на всякие глупости.