Сидевшие сверху всей своей тяжестью вдавливали его в кровать. Не хватало воздуха. Было трудно дышать. Больно прогибался позвоночник.
С него стянули трусы и оголили ягодицы. Что за чертовщина! В анальное отверстие вогнали палку. О-о-о! Как больно! Совершили несколько поступательных движений и крутанули. Пётр сжал зубы и зажмурился. Палку выдернули. Молча соскочили. И, не проронив ни слова, вышли из комнаты.
Пётр остался один.
Он лежал, уткнувшись в подушку, и скрежетал зубами. Потом высморкался прямо в простынь, встал, но не сделал и двух шагов, как его вытошнило. Вывернуло все, что съел за новогодним столом.
Рвотные массы лежали перед ним на полу и отвратительно воняли.
Оставив неубранной блевотину, он направился в душ. Вода смыла пот, смягчила боль, уравновесила энергию. Вышел освежённым, но по-прежнему оскорблённым.
Убрал за собой блевотину. Долго стоял у окна. Хотел вернуться в постель, но увидел кровь и воздержался.
Заметив на стуле куртку, оставленную Антонио, он сорвал её и, размахнувшись, швырнул об пол. И растоптал ногами.
Каков подлец! Каков гадёныш! Убить его мало! Хотя можно и убить!
Он схватил пистолет, который всегда был при нём, и выскочил в коридор. Где этот мерзавец? Ударом ноги вышиб соседнюю дверь, ворвался в комнату, в которой проживал Антонио, но никого там не нашёл.
Выстрелил в люстру, вышел в коридор и расстрелял все плафоны.
Замок погрузился во тьму. Послышалась ругань, плачь и торопливый топот. Взвыл тонкий женский голосок. Послышались причитания.
Кто-то зажёг свечи. Кто-то вызвал полицию.
Минуя остолбеневшего хозяина, Пётр стремительно покинул отель.
Добравшись до Турина, засел в ресторане. Сидел, пил коньяк и осторожно двигал задницей. Болело внутри, в самой сердцевине. Ворочались тяжёлые мысли: возможно, это была вендетта?
Вендетта – обычное дело для итальянской семьи. Хотя нет! Семья здесь не причём. Это была хулиганская выходка. Дерзкая подростковая хулиганская выходка.
Что же с этим делать?
От употребления коньяка эмоции упростились. Он решил, что помнить об этом глупо. Простить – великодушно. Не настолько он глуп, чтобы быть великодушным.
Что же остаётся делать?
Плюнуть! Не жевать, как жвачку, не обсасывать, как кость, а просто выплюнуть.
Только придётся заплатить. Чтобы не выложил фотографии в СМИ. Придётся заплатить. А как же без этого? Спокойствие стоит денег.
Он позвонил Антонио. Угрожал. Требовал, чтобы тот держал язык за зубами. Не проронил ни слова. Ни фото, ни намёка о том, что произошло этой ночью. Если Антонио проболтается, приедут русские дяди и разберутся с ним. Мало не покажется!
Перепуганный Антонио пообещал молчать. Всё ли он понял? Ведь Пётр говорил по-английски. Понял, если не дурак.
Пётр отключил телефон и вспомнил, с каким настроением он приехал в Бароло, как хотел поговорить по душам,