Подъехав к заброшенному ресторану, Моррис свернул на автомобильную стоянку, осмотрел переднюю часть «бискейна» и переднее правое колесо. Решил, что все неплохо, очень даже неплохо, но на бампере осталась кровь. Моррис нарвал травы и стер ее. Сел за руль и покатил на запад. Он ожидал, что на дорогах выставлены блокпосты, но не увидел ни одного.
Уже в Пенсильвании, в Гованде, он нашел автомобильную мойку-автомат. Завертелись щетки, хлынули струи воды – и из мойки выкатился сверкающий «бискейн», чистый сверху донизу.
Моррис ехал на запад, направляясь к грязному городу, который жители называли жемчужиной Великих озер. Он собирался какое-то время отсидеться там и повидать давнего друга. Опять же, дом – это место, где тебя примут, если ты надумаешь туда вернуться; так говорил Роберт Фрост, и эта точка зрения соответствовала действительности: ведь жаловаться на возвращение блудного сына будет некому. Дорогой папуля давно уже сделал ноги, а дорогая мамуля проводила осень в Принстоне, куда ее пригласили читать лекции о баронах-разбойниках, так что дом на Сикомор-стрит пустовал. Не слишком роскошный дом для крутого профессора – а тем более для автора книги, которая номинировалась на Пулитцеровскую премию, – но в этом следовало винить дорогого папулю. С другой стороны, Моррису нравилось жить в этом доме: он не разделял материнского негодования.
Моррис прослушал новости, но в них ничего не сообщалось об убийстве писателя – причем, согласно все той же статье в журнале «Тайм», не просто писателя, но «человека, который криком требовал от детей безмолвных пятидесятых пробудиться и возвысить свои голоса». Моррис счел это хорошей новостью, но не удивился. Согласно его источникам, домработница Ротстайна приходила к нему раз в неделю. В доме бывал еще и разнорабочий, но он приезжал только по вызову. Моррис и его ныне покойные спутники побывали у Ротстайна на следующий день после визита домработницы, и он мог рассчитывать, что тело обнаружат только через шесть дней.
Во второй половине дня, в сельском Огайо, Моррис проехал мимо комиссионного магазина и развернулся. После недолгих раздумий купил за двадцать долларов дорожный сундук. Старый, но крепкий. Отличное приобретение.
2010 год
Теперь родители Пита Зауберса ссорились часто. Этому родительскому занятию Тина дала прозвище: гавки-тявки. Пит находил, что в этом что-то есть, поскольку во время ссоры их голоса так и звучали: гав-гав-гав, тяв-тяв-тяв. Иногда Питу хотелось подойти к лестнице и крикнуть вниз, чтобы они успокоились. Просто успокоились. Вы пугаете детей, хотелось крикнуть ему. В этом доме живут дети, или вы настолько глупы, что забыли об этом?
Пит находился дома, потому что отличников отпускали из школы после ленча, если у них в расписании значились только домашние занятия и игровая