По утрам на улицы выходят пленные немцы. Они стаскивают технику, разбирают тяжелые завалы под присмотром караульных.
Первым делом нужно освободить дороги.
Разминировать дома и сады.
Проверить устье Преголи.
Зачем я все это пишу? Для истории. Нельзя полагаться на собственную память, этому с детства меня научила бабушка Мария-Тереза. Австрийская немка. Она преподавала русский и французский языки, дед записал ее на русскую фамилию, справил ей русские документы, а говорила она всегда почти без акцента, а после контузии начала еще и заикаться и оставила себе только первое имя – Мария. Бабушка Мария-Тереза всегда все записывала и даже зарисовала, ее дневники, можно читать как иллюстрированные книги.
А войну они вместе с дедом пропали без вести под Калугой. Спасли всех своих учеников, а сами сгинули где-то… Где-то.
Бабушка, вот бы ты удивилась, зная, где я. Я хожу по улицам, о которых ты столько мне рассказывала. Я каждый день прохожу мимо кафе, где познакомились мама и папа. Да, бабушка, я видела тот самый закрытый сад масонов.
Теперь все это наше, бабуль.
Только вот теперь всего этого нет.
Но я упрямо копаю. На земле расстелен брезент. Туда складывают найденные ценности, столовые приборы. Книги.
Посуду можно брать себе.
Поэтому у меня дома собран настоящий сервиз, только разбитый, как и я, как и все, наверное. Все мы разбитые люди.
«Чертова баба» говорит про меня патруль. И я радуюсь, если они произносят это вслух. Мне тоже есть, что им сказать. Спасибо, прихрамывающему сероглазому солдатику, рядовому, который присматривает за мной, в шутку называя меня капитаншей, и я ему это позволяю. Ох, и крепок он на язык. Хотя я тоже не плоха.
Тем более, что капитанша я и есть. Вчера. Да, это было вчера. Под завалами я нашла первое тело. Жаль я не могу посоветоваться с Максимом вслух. Понимаешь, я уверена, что эта женщина погибла не под завалами. Я в этом уверена, во-первых, кровь. Если бы камень упал ей на голову, как это казалось вначале, шла бы кровь. Но кровь на ране уже запеклась к моменту, когда ее ударили камнем и не шла. Кровь идет пока бьется сердце, этому нас учили в полевом госпитале. Здесь камень буквально впечатан ей в висок, но кровь в этот момент уже не текла. Я видела сотни ранений и тысячи убитых. Это я могу сказать точно.
Потом сами камни. Слишком уж любовно они были уложены вокруг нее.
Как если бы кто-то боялся… Повредить тело? Не хотел нарушить гармонии спящей. Рана на виске была сделана слишком… Аккуратно? Наконец-то мне есть о чем подумать. А не обо всей этой новой жизни, о которой нам твердят на каждой листовке и газете».
– Ого. Да у нас тут детектив! – Вслух сказала Соня, и Ольга подняла голову, услышав ее возглас, – Как ты думаешь, Максим – это кто? Ее муж? Или друг, с которым она познакомилась на войне? Она ставит только год 1946.
– Я