Но ещё больше мужиков заставил задуматься тот факт, что у продотряда не хватило подвод, и яблоки просто свалили в кучу на краю деревни, где они и сгнили в конце концов, так как за ними никто не приехал. Молчком, в тайне друг от друга, мужики стали ходить по соседним деревням, посещая кузнецов с одним и тем же заказом: выковать им из меди здоровенные гвозди, размерами с железнодорожный костыль. Потом, посреди ночи, обернув тряпьём обух топора, чтобы не разбудить соседей, мужики забивали эти гвозди в яблони. На следующий год все яблони засохли. Не засохли только те, что стояли в огородах Прохора и Ильи, поскольку братья со своей артелью жили в Иваново.
Прибывшим продотрядовцам предъявили погибшие яблони, и был вызван чиновник из Шуи, чтобы скорректировать продналог. Прибывший чиновник не застал продотряд, который уже обирал другие деревни и сёла. Походив по крестьянским огородам и досконально осмотрев яблони, чиновник понял причину их усыхания на корню. Задумав составить документ, разоблачавший контрреволюционную сущность местных вредителей, для начала чиновник решил взять с собой в город несколько образцов яблок с деревьев Прохора и Ильи. Он ещё в тот год, когда впервые облагал налогом жителей Яманово, отписал Мичурину, про которого вычитал в газете, о необычных яблонях. Мичурин прислал ему письмо с просьбой выслать образцы плодов. Подойдя к яблоне и выбрав сук, на котором яблоки были покрупнее, чиновник накинул на него заранее позаимствованную у старосты вожжу. Дёрнул, что есть силы, и был убит на месте посыпавшимися на него яблоками.
– Ты смотри, – сматывая свои вожжи, удивлялся староста, – голова лопнула, как гнилая тыква. Вот, балбес городской, наши-то, когда за яблоками идут, по две зимних шапки надевают, и то с ног валит, если по голове тюкнет, а этот, хоть бы сказал, зачем ему вожжи понадобились.
Вызванный со станции Шорыгино милиционер, совсем ещё мальчишка из ивановских рабочих, составил протокол о несчастном случае и увёз тело чиновника, чтобы отправить по железной дороге в Шую.
Пятилетний Фёдор хорошо запомнил хромую милицейскую кобылу, молодого милиционера, подводу, на которой тот ехал, но больше всего в память врезались ноги погибшего чиновника в новых, забрызганных кровью ботинках, торчащие из-под рогожи, которой была накрыта телега с телом. Фёдор гнал в деревню небольшое стадо деревенских свиней, которых пас весь день в дубняке. Свиньи, почуяв кровь, сбились вокруг него, как тогда, когда он сидел на пеньке и что-то вырезал из липового сучка. Он даже сначала и не понял ничего. Просто сидел, что-то бормотал себе под нос, кромсая ножом липу. Фёдор так был увлечён своим занятием, что не заметил необычного поведения свиней: они