Смеющаяся, дымящаяся парочка собиралась не иначе как померяться силами с другой парой жеребят, чей черед уже наступил; и я знал, почему, потому что меня поразил вид не только черного, но и его товарища, вооруженного веслами с лассо. Они кричали и бегали, когда я выскочил под крыло дома, не обращая внимания на угрозы двух негостеприимных собак, лежавших под сиденьями в коридоре.
Несколько потрепанных камышовых сбруй и седел, закрепленных на перилах, убедили меня в том, что все планы, которые Эмигдио, впечатленный моей критикой, строил в Боготе, разбились о то, что он называл лачугами своего отца. С другой стороны, разведение мелкого скота значительно улучшилось, о чем свидетельствовали козы разных цветов, благоухавшие во дворе; то же самое я увидел и в домашней птице: множество павлинов встретили мое появление тревожными криками, а среди креольских или болотных уток, плававших в соседней канаве, некоторые так называемые чилийцы отличались осмотрительным поведением.
Эмигдио был отличным мальчиком. За год до моего возвращения в Кауку отец отправил его в Боготу, чтобы он, как говорил добрый господин, стал купцом и хорошим торговцем. Карлос, который жил тогда со мной и всегда был в курсе даже того, чего ему знать не полагалось, наткнулся на Эмигдио, не знаю где, и посадил его передо мной однажды воскресным утром, опередив его, когда он вошел в нашу комнату, чтобы сказать: "Парень, я убью тебя от удовольствия: я принес тебе самую прекрасную вещь.
Я бросился обнимать Эмигдио, который, стоя в дверях, имел самую странную фигуру, какую только можно себе представить. Глупо пытаться описать его.
Мой земляк пришел с шапкой с волосами цвета кофе с молоком, которую его отец, дон Игнасио, носил в святые недели своей юности. То ли она была слишком тесной, то ли он считал, что так носить хорошо, но она образовывала угол в девяносто градусов с длинной и длинной шеей нашего друга. Этот тощий каркас; эти редеющие, редеющие бакенбарды, соответствующие самым унылым волосам в их запущенности, которые когда-либо приходилось видеть; этот желтоватый цвет лица, шелушащийся на солнечной обочине; воротник рубашки, безнадежно заправленный под лацканы белого жилета, кончики которого были ненавистны; Руки, засунутые в рукава синего пальто; камбре с широкими петлицами из кордована и сапоги из полированной оленьей шкуры – всего этого было более чем достаточно, чтобы вызвать восторг Чарльза.
В одной руке Эмигдио нес пару ушастых шпор, в другой – объемную посылку для меня. Я поспешил выложить ему все, не забыв при этом строго взглянуть на Карлоса, который, лежа на одной из кроватей в нашей спальне, кусал подушку и плакал навзрыд, чем едва не вызвал у меня самое нежелательное