Про затуманенную тишь?
Награды разве нам обещаны
За безоглядную любовь?
Все мы завзятые жалельщики,
Когда уже прольётся кровь.
Не страшно умереть безбожником,
Коль веришь в землю и людей,
И прорасти вновь подорожником
У тропки кинутой своей.
Себе, весёлому и грустному,
Вопрос один лишь задаю:
Ну почему поэту русскому
Дано прозреть и смерть свою?
Молчи, изведай одиночество,
Забудь значенье грозных слов —
Убережёшься от пророчества.
Но как же не писать стихов?!
ПАМЯТИ ИГОРЯ ЕРЁМИНА
Поэты умирают точно в срок.
О краткости их жизни зря скорбим мы,
А прокляты, безвестны, нелюбимы —
Так это нам, живущим, всем упрёк.
Поэты не уходят в никуда:
В родную землю лягут, словно зерна,
Храня зародыш бытия упорно,
Не поддаваясь тлену никогда.
И в той глуби, во мраке том глухом
Я ощутил подспудное движенье.
Поэты умирают, но служенье
Добру и свету – мы за них несём.
* * *
Просеивая времени песок,
Творец крупицы даром не обронит.
– Остановись, мгновенье! – слух затронет
Из тьмы веков неверный голосок.
Но как остановить движенье это —
Струенье вод в реке, полёты туч,
Травы шуршанье, камнепады с круч,
Из глаз любимой истеченье света?
Возможно ли? Хронометр бытия
Размеренно куёт свои секунды…
И надо ли?
– Не слушайся зануды,
Господь всеблагий, – возопляю я.
– Сыпь, сыпь песок! —
И пусть Земля кружится.
Не обронись! —
И пусть не будет дна
В твоём сосуде.
Вечность нам дана,
Пока песок струится и струится…
ТЫНДА, ЛУГОВАЯ, 1
Геннадию Кузьмину
Опять зима.
Как больно ветер жжёт!
Калорий в теплотрассе не осталось.
Кружит снежинка – водяная малость,
Январь её сурово бережёт.
Мой дом в три слоя снегом занесён.
Кого он греет в эту злую стужу?
Кого, по тропке выпустив наружу,
К исходу суток поджидает он?
Колючий воздух к Тынде заскользил,
Он, словно выдох, бесконечно тяжек.
Коробочка средь девятиэтажек —
Мой старый дом.
Неужто здесь я жил!
Вот в эти двери лысенький поэт
Входил без стука, снег смахнув с ушанки,
Чай с сухарями пил и воблу шамкал,
Вина и пива не приемля, нет!
Потом мои тетрадки ворошил,
Где от стихов давно в глазах рябило,
И, варианты предлагая мило,
Он беспощадно строчки потрошил.
Нацеливая свой бельмастый глаз,
Он бормотал: «Ну, накрутил, парнишка…»
В суровой правке нарождалась книжка
Без