Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота. А. Ю. Андреев

в тот момент понятна в свете еще не проясненных тогда его личных отношений с Александром I. И даже сейчас, несмотря на острую нужду, Паррот сохранял щепетильность в денежных вопросах: он отказался официально просить конкретную сумму, а в личном обращении к Ливену написал, что определить ее может только сам Александр, «пусть судит по делу или по чувству: тем и другим буду доволен»[173].) Также Паррот указал и на еще одну свою заслугу перед государством: изобретение им в 1806 г. особого рода жестяных карнизов для главного здания университета в Дерпте, которые «соединяют с великим сбережением издержек красоту и прочность»[174].

      Вопрос о награде за карнизы затем решался чисто бюрократически: министерство направило запрос в Академию художеств, где ее президент А. Н. Оленин дал свой отзыв на этот проект с некоторыми замечаниями, на которые Паррот ответил собственными возражениями в защиту своего проекта карнизов, и в результате дело ушло в долгий ящик. Но необходимость наградить Паррота за работу над оптическим телеграфом Александр I подтвердил: 17 января 1820 г. был издан указ о выплате профессору за это 15 тысяч рублей[175].

      Такая удача подхлестнула желание Паррота, которое с каждым годом становилось у него все сильнее, – вернуться к личной переписке с Александром I и, может быть, даже еще раз увидеться с ним. Парроту вновь было что сказать императору. Он категорически не принимал новую политику Министерства духовных дел и народного просвещения, идеологом которой выступал такой одиозный чиновник, как М. Л. Магницкий, и которая сводилась к бюрократизации всех сторон жизни университетов, а также к подавлению в них научной деятельности в угоду своеобразно понимаемому и формулируемому Магницким религиозному воспитанию[176].

      Первую попытку восстановить связь с Александром I Паррот предпринял в начале 1821 г. Его новое послание императору по форме представляло собой служебную записку по вопросам народного просвещения, без малейшего намека на прежние близкие отношения, в которой, однако, профессор позволял себе широкую критику политики министерства. Паррот переслал записку в Петербург Ливену, но тот, как явствует из его личного письма профессору от 14 апреля 1821 г., отказался отправить ее дальше на высочайшее имя: «Поистине вы требуете от меня слишком многого, больше, чем я могу. <…> Как можно, минуя министра, передать монарху записку, касающуюся служебных предметов и возражающую установленным предписаниям?»[177]

      Однако Паррот все же обнаружил какой-то канал, позволявший его письмам попадать в руки государя. Он воспользовался им в марте 1822 г., когда поспешил поблагодарить Александра I за давно ожидаемый рескрипт на имя свояченицы Паррота и вдовы его друга, коллежского советника Рота, – император тем самым наконец урегулировал финансовые дела ее семьи, связанные с назначением пенсии и погашением долгов мужа[178]. В этом письме Паррот «к своему прежнему слогу вернулся»,