Последней попыткой дворянских кураторов сохранить свои должности стали их обращения в апреле и мае 1803 г. к министру внутренних дел В. П. Кочубею с просьбой, «чтобы мы участвовали в сочинении статутов, которые окончательно постановят управление университета, основанного на иждивении нашем»[76]. Благодаря усилиям Новосильцева, Чарторыйского и Клингера император полностью отклонил это требование (несомненно, сыграло свою роль и письмо Паррота). Кочубей написал об этом кураторам 8 июня 1803 г., после чего, передав в университет кассу и архив, они сложили полномочия[77].
Что же касается работы над Уставом, то она началась в профессорской корпорации Дерпта еще в феврале, а к концу марта был готов его детальный проект из 290 параграфов. Чтобы представить его на утверждение, университет по окончании семестра направил в Петербург делегата, которым, естественно, вызвался быть Паррот (причем он настоял на том, что должен ехать один – т. е. в очередной раз рассчитывал на свое личное влияние на императора![78]). Действительно, судя по сохранившимся письмам Паррота в Дерпт, Александр I сам обсудил с ним отдельные пункты Устава и студенческих правил и внес правку (в частности, об участии представителей от студентов в заседаниях университетского суда)[79]. Не обошлось и без нового столкновения Паррота с графом Завадовским. По мнению профессора, министр намеренно затягивал дело, внося бесконечные поправки в уже одобренные на заседаниях министерства параграфы и ожидая, когда Паррот уедет из Петербурга к началу нового семестра, что позволило бы действовать бесконтрольно[80]. Среди изменений были весьма существенные: так, в параграф, где говорилось, что «университет принимает в студенты людей всякого состояния», министр дописал: «всякого свободного состояния». Эта поправка вызвала неприятие не только у Паррота, ратовавшего за доступ всех сословий к образованию, но и у многих членов министерства, которые сочли, что предложенное ограничение «может в чужих краях подать повод к неприятным заключениям и толкам»[81]. В итоге Паррот оставался в Петербурге до самого дня подписания Устава – 12 сентября 1803 г., а затем лично привез его экземпляр в Дерпт, где новые постановления были оглашены 21 сентября вместе с очередной похвальной речью Паррота в адрес Александра I[82].
Надо сказать, что торжественное оглашение Устава и введение в действие университетского суда вызывали недовольство у некоторых жителей Дерпта – там, например, с удивлением узнали, что под университетскую юрисдикцию подпадают даже арендаторы университетской земли. В этом смысле большой вес приобрела скандальная история, случившаяся с богатым горожанином Шпалькгабером,