После сорока минут ходьбы по рынку, показавшихся Максиму вечностью, родители остановились у одного из прилавков и принялись откладывать в сторону понравившиеся сувениры, переговариваясь между собой и торгуясь с продавцом. Про сына на некоторое время позабыли. Воспользовавшись этим, мальчик отошел к соседнему ряду и спрятался за углом, где свисающие с перекладин ткани образовывали небольшую комнатку, вход в которую был прикрыт тюлем. Внутри в полумраке раздавался едва слышный храп.
Убедившись, что за ним не следят, Максим развернул письмо. Заклинание нужно произнести громко, говорила записка. Вот бы она ещё объясняла, что произойдет потом. Вдруг это чья-то шутка, а никакое не заклинание? Будет обидно, если ничего не произойдет. «Надо прогладить её утюгом, – подумал мальчик. – Может, тут есть надписи невидимыми чернилами, в книжках всегда так делают те, кто хочет что-то спрятать».
Он уже собрался спрятать записку и вернуться к родителям, которые, судя по голосам, начали переругиваться, как из-за сетки вынырнула смуглая костлявая рука и схватила его за запястье. От неожиданности Максим оцепенел. Он дернулся, что было сил, но дряблая на вид рука оказалась на удивление сильной. Вслед за ней из полумрака показалось сморщенное лицо старухи. Один глаз её был прищурен, на веке зрел большой прыщ, второй глаз – ярко-голубой, очень ясный и чистый, будто бы искусственный – внимательно разглядывал мальчика. Дыхание Максима перехватило, он сделал ещё одну попытку вырваться и обмяк, руки и ноги перестали слушаться.
Старуха перевела взгляд на бумагу, сильнее сжала запастье и ткнулась носом в щеку мальчика. Пахнуло чесноком и гнилью.
– Was ist denn das? – Прошипела она. – Wo hast du das gefunden?[1]
– Пустите, – залепетал Максим. – Я не понимаю.
– Wirf mal aus dem Kopf, darin zu lesen![2] – Старуха затряслась, разжала пальцы и отдернула шторку. – Du brauchst nicht, es zu lesen!
Старая самоанка выросла в размерах, поднявшись высоко над Максимом. На ней болталось грязное желтое платье, едва прикрывающее тощую смуглую грудь. Она распрямилась, схватилась за шесты, на которых держались стены её комнатки и стала выбираться наружу. Шаткая конструкция закачалась. Лицо старухи исказилось не то болью, не то ужасом, прищуренный глаз приоткрылся, под веком обнаружилось слезящееся бельмо.
Оцепенение прошло, Максим попятился, комкая бумагу и запихивая её в карман.
– Wirf das mal weg! – Закричала старуха. – Ich sage dir doch, wirf weg![3]
Максим наткнулся на корзину с фруктами, опрокинул её, чуть было не упал сам, однако удержался на ногах, повернулся и побежал. Старуха что-то кричала ему вслед, но мальчик летел между рыночными рядами, перепрыгивая через мешки и сумки, стремительно удаляясь от того места, где стояли его родители. Кто-то из продавцов попытался схватить его за руку, но Максим вырвался, нырнул под прилавок, выскочил с другой стороны и понесся дальше, оставив позади шеренги исполинских