– Садитесь! – сказал Гамов и показал на стул.
Пленный обвел нас презрительным взглядом, закинул ногу на ногу и поднял вверх голову. Теперь он уперся глазами во что-то на потолке. Если эта поза должна была изображать пренебрежение к нам, то исполнена она была убедительно.
– Имя, фамилия, звание? – начал Гамов допрос.
Пленный не говорил, а цедил сквозь зубы.
– Звание вы можете установить по мундиру. Фамилия Шток, имя – Биркер. В целом – Биркер Шток.
Гамов усмехнулся.
– Нет, настоящие имя и фамилия, господин капитан?
– Хватит и этих, – проворчал пленный и опять уставился в потолок.
– Вы, оказывается, трус, капитан, – сказал Гамов спокойно.
Пленный встрепенулся и посмотрел на Гамова: обвинение в трусости в Родере относится к самым оскорбительным.
– Посмотрел бы я на вашу храбрость, если бы вашу машину взорвали, а на вас, выброшенного на землю, навалился отряд головорезов.
– Вы трус не потому, что попали в плен, а потому, что боитесь назвать свою настоящую фамилию. Ибо придется рассказать все известные вам военные тайны, капитан. И страшно, что ваши узнают, как вы – реальный, а не какой-то Шток – были разговорчивы на допросах.
Пленный вскочил и топнул ногой.
– Ничего не узнаете! Офицер Родера не выдает вверенные ему тайны!
– Выдадите. Есть много хороших методов развязывания языка.
– Плюю на ваши методы! – неистовствовал пленный. – Чем вы грозите? Расстрелом? Ха! На войне каждого подстерегает смерть. Часом раньше или часом позже – какая разница? Или пыткой? Тогда узнаете, какую боль способен вынести родер! Ваши пытки не страшней рваных ран, не мучительней резонанса. Ха, говорю вам! Мое тело трижды рвали пули, дважды скручивала вибрация. Вытерпел!
Он кричал и срывал с себя мундир, показывая, куда его ранило. Гамов повернулся к нему спиной.
– Гонсалес, – сказал он, не меняя спокойного тона. – Пройдите в хозяйственную роту и возьмите живую свинью, желательно погрязней. Пусть фельдшер сделает ей обезволивающий укол, не обезболивающий, Гонсалес, а обезволивающий – чтобы не брыкалась. Доставьте ее сюда вместе с фельдшером. И пусть явится стереомеханик со своей аппаратурой.
– Будет исполнено, полковник! – Гонсалес светился от радости: он уже догадывался, какую сцену разыгрывает Гамов.
Пленный, выкричавшись, снова сел. Он был доволен собой – опять положил ногу на ногу, опять уставился в невидимую точку на потолке.
Гамов подошел к нему вплотную. Я вдруг снова увидел его в той звериной ярости, что овладела им, когда он на улице пытался загрызть хулигана, напавшего на него с ножом.
– Слушай внимательно, дерьмо в мундире! – сказал он свистящим от бешенства голосом. – Я не буду тебя пытать. И расстреливать не стану. Тебе сделают обезволивающий укол. И ты потом будешь целовать свинью под хвост, а стереомеханик запечатлеет эту сцену. И миллионы людей у нас