Перебиваясь чем придётся, опасаясь ловушек, прячась от разных живых существ, я, однако, не могу сказать, что моя жизнь была ужасной. Где‐то удавалось найти корку хлеба, там завалялся тощенький колосок пшеницы или ржи, а порой (эти дни можно пересчитать по пальцам, но всё же они были и становились праздниками для меня) на земле валялись кусочки сыра или шоколадки, случайно оброненные людьми. Я бомжевала, но, как пела ваша когда‐то очень популярная группа, «Не жалейте меня, я прекрасно живу, только кушать охота порой» [5] – жила не так плохо, а в иные дни и вовсе почти счастливо.
Только вот иногда, когда серым вечером налетал порывистый холодный ветер и шёл нудный противный дождик, становилось очень тоскливо… Я грустила и тихо плакала (не верьте, дорогой писатель, тем злым языкам, что будут уверять вас, будто мыши на плачут и у них нет чувств), мысленно возвращаясь в детство, в тёплый амбар, где было всё так знакомо и просто. Как же мне хотелось вернуться туда на денёк, на часок или хотя бы на минутку, посмотреть, что сталось с родным жилищем, уцелел ли хоть один из наших… Но отказываясь всякий раз от этой сумасбродной идеи, я всё бродила и бродила по свету; задрав голову, смотрела ввысь на огромные дома; удивлялась чудищам, которые с рёвом проносились мимо меня (люди, кажется, называют их машинами); пугалась резких звуков, исходивших от больших и маленьких животных, которых называли всякий раз по-разному: то Бобиком или Барбосом, то Спайком или Рексом. Эти существа не обращали на меня никакого внимания и, я так полагаю, вообще ни на кого не обращали внимания, кроме своих хозяев. Зачем они вообще существуют?
«Что ж, – думала я, продолжая странствовать по белому свету, – видно, суждено мне так и закончить свою жизнь: в вечных скитаниях и нужде. А с другой стороны – не такая уж и плохая эта судьба для маленькой, никому не нужной мышки. По крайне мере лучше, чем умереть голодной смертью, увязнув в липкой субстанции».
Но я ошибалась, и в житии Анжелики (так, кажется, дорогой Автор, вы собираетесь назвать своё произведение) было ещё много неожиданных поворотов.
Однажды солнечным днём я пряталась в каком‐то подвале и, думая, что опасности нет, спокойно и неторопливо догрызая замечательную хлебную корку, уже собиралась покинуть своё укрытие, как вдруг – увидела человека, преградившего мне путь. Подумав, что пропала, я забилась в угол. Дрожа от страха в ожидании скорой смерти, я попыталась слиться со стеной и остаться незамеченной, но человек, увидев мой нехитрый манёвр, двинулся прямо на меня. Он взял меня за хвост, поднял в воздух и усадил на свою ладонь. Не замечая моего жалобного писка, он придирчиво осматривал меня, потом, видимо, оставшись довольным своей находкой, неожиданно сказал:
– А красивая мышка!
И признаюсь, я тут же растаяла от таких слов, потому что впервые за многие месяцы услышала что‐то хорошее о себе. Голос у того мужчины был мягкий и совсем не страшный (совсем как у вас, мой Автор),