– Надевай. – подтолкнув рюкзак.
Ноша оказалась не тяжела, но от того было не легче. Хищная, игривая ухмылка на лице спутницы, липкая кровь на шее, приставленные к боку стволы. Проходя мимо очередного горожанина, по спине пробегал холодок, а грудь сжималась. Любой из них мог заметить. Любой мог вмешаться, грозя спровоцировать выстрел. Спину заливал пол, пальцы с усилием сжимали лямки, ноги еле сгибались.
– Я здесь всего пару дней. – не громко и жалостливо.
– Рассказывай. – раздражённо, не на секунду не веря. – Повёлся на рюкзак. Хотел ограбить и изнасиловать куколку. Всех бы перестреляла.
– Да что с тобой? Откуда столько злобы?
Медленно обернувшись, девушка ухватила его за плечо, останавливая, и оттолкнув, отступила на два шага, открыто протянув руку с пистолетом. Лёгкий ветер приподнимал полы платья, раздувал распавшуюся причёску. Закатное солнц освещала половину лица, подчёркивая яркие украшения, затеняя до того малозаметные черты. Ханг замер в ужасе, не смея издать звук, ожидая хлопка или окрика прохожих. Но не того не другого не происходило. Люди шли по своим делам, безучастно глядя на сцену. А два дула продолжали целиться ему в центр груди. Прошла минута. Нечего не изменилось. Никто не остановился, ни окликнул чтобы спросить, не попытался вмешаться. Стремительно сблизившись, уперев пистолет в живот, Лиза заглянула ему прямо в глаза.
– Понял? И я поняла. А теперь шагай.
Тёмные дверные проёмы, ржавое железо, свет в редких окнах. Песчаные наносы под ногами, обрывки полиэтилена и ткани, дети охотящиеся на голубя, торчок с шприцем в руке и взглядом ушедшим за небо…
– Они, сделали это, с тобой. – сам не зная спрашивает или утверждает. – Напали, и никто не…
Озлобленно взглянув на него, желая выплюнуть оскорбление, девушка замерла на полу вдохе, увидев на его щеках слёзы.
– Эй?! – пытаясь за отвращением, скрыть непонимание. – Держи себя в руках. Ты мужик или…
– Но как же они могли? – захлёбываясь, утирая лицо.
Предполагая обман, они частично сжала спуск, но нападения всё не было. Лишь безудержные слёзы, размачивавшие грязь на руках и лице. Слёзы не только её, но и своего горя. Забытого, и нынешнего, незаметно давящего сердце, и отрывающего по кусочку от нервов, пока из тех не полилась кровь.
Они прошли квартал, и всё закончилось. Грусть, сменилась молчаливой решимостью, отразившейся на его лице.
– Где же твоя работы? Ты говорил близко, два квартала!
– Близко. – совсем не тем напуганным голосом. – Мы её уже прошли.
– Что! – схватив за грудки, повернув к себе, и к своему ужасу, не увидев в глазах и капли страха.
– Я