Насколько помнится, у Борьки Железниченко тогда тоже появилась симпатия. Его Наташа училась классом младше, но выглядела даже покрупнее старших девчонок. На редкость голубоглазая. Сблизились они на тренировках школьной команды по волейболу. Оба отлично играли, частенько пасовали друг другу на разминке в паре. Борька хлестко «резал», а Наташка по-кошачьи изворачивалась на приеме, возвращая Железе горячий от его ударов мячик. Порой торжествовало нападение, но все-таки чаще побеждала защита. После тренировок они шли вместе рядком в сторону инкубаторной станции, где жила Наташка. Оба одного роста, с упругостью в согласованной походке. И лишь когда удалялись на значительное расстояние от центра села и улица обезлюдевала, Боря прихватывал свою волейболисточку под локоток.
Своими сердечными секретами у друзей не принято было делиться, тем более врать о «победах» на любовном фронте. Стыдливое целомудрие не спотыкаясь вело их по узенькой тропиночке первого нежного чувства. Потому-то многое из той поры осталось лично для Крюкова «за кадром». Случилось ему однажды заглянуть в дневник Железниченко, который тот начал вести по совету Толика Дробухина и добивался того же от Вани. Боря разрешил ему посмотреть, как это делается в общих чертах. Полистав страницы, разлинованные особым способом так, чтобы рядом с основным текстом оставалось место для дополнительных заметок и пояснений, он обратил внимание на последнюю запись. Мелким «шпионским» почерком с наклоном влево было начертано объяснение самому себе чувства к Наташе Зацепиной. Последняя фраза гласила: «Наше счастье огромно. Я перестану себя уважать, если когда-нибудь разлюблю мою Натали…» Кто из них мог представить тогда, что не раз и не два взволнуются в недалеком будущем любовным трепетом их сердечные мышцы, сбрасывая излишек адреналина в горячую кровь! Тем более предвидеть свои первые, а у Железниченко затем и второй, законные браки.
Увалень Селя не спешил обзаводиться дамой сердца, предпочитая заниматься вокалом в школьной самодеятельности. У него обнаружился небольшой приятный баритончик, как определил его голос учитель музыки Казимир Сигизмундович. Вдвоем с голосистой Светой Лоншаковой они пели русские народные песни, покушались и на классические романсы. Особенным успехом на школьных вечерах пользовался дуэт из сочинений композитора Даргомыжского. На сцене стояла скамеечка, за кулисами пиликала гармоника. Вначале выходила чинной походочкой павушка в красном с цветами сарафане. Садилась на скамейку и начинала слушать отдаленные звуки гармошки. Затем появлялся кавалер в фуражке набекрень и лаковых сапогах, роль которых успешно выполняли начищенные гуталином до солнечного блеска «кирзачи». Убедившись в интимности «рандеву», кавалер приосанивался и запевал игриво:
Ванька с Танькою сидит,
Танька Ваньке говорит,
Тпру-да-ну, го-го, го-го,
Танька Ваньке говорит…
А дальше вступала Светка, словно бы не замечая,