– Ладно, не суетись, – довольно резко притормозил его Алексей. – Давно хотел спросить об одном тебя и Бориса. Ну, раз Желéза на раскопках пропадает, значит, тебе настала пора отвечать…
Иван удивился, но быстро пришел в себя. Родные стены укрепили дух.
– Что за прокурорский тон, Леша? Может, мы тебя чем-то давно обидели. Скажи. Снимем вопрос, так сказать.
Селиванов оторвал взгляд от хозяина квартиры, полез в карман за платком. Скомканной хлопчаткой принялся смахивать пот с побагровевшего лица. Грудь его заколыхалась с одышкой, внутри что-то захрипело, забулькало, словно насос качал некую жидкость. Отпил из бокала потеплевшего кваса, промокнул губы все тем же платком.
– Я считаю, что вы с Борисом не уберегли Толика, – вырвалось наконец из его уст.
Где-то в глубине души Иван ожидал момента, когда рано или поздно Алексей коснется незаживающей раны. Именно так он ощущал потерю главного закоперщика их отроческих и ранних юношеских приключений. Толя Дробухин навсегда остался для них шестнадцатилетним. С высоты своего возраста они могли судить себя, тогдашних. Ну, не судить, так хотя бы понять мотивы своих и чужих поступков. Выстроить в скованную накрепко цепь отдельные звенышки больших и малых ребячьих дел. Движение этих звеньев невозможно в разобщенности. Потянешь одно – вослед стронутся с места все остальные.
Первой мыслью было осечь гостя. Чего знал он о той давней истории? В восьмом классе Лешка засыпался по русскому языку и остался на второй год. После того и заикаться стал в разговорах с дружками, хотя обычно это с ним случалось лишь у классной доски, под обстрелом глаз всего класса и вредного «русака» Ивана Палыча Рудого, которого все звали не иначе как Иванок. Селя тяжело переживал отставание от товарищей. Видеться на досуге, после уроков, для него было страшно мало. Ведь основная часть их прежней совместной деятельности протекала в классе, как ни крути, но это именно так. В семье Селивановых родителями насаждалась мораль сверчка и шестка. Лешка не мог вынести ущербности нового положения, закомплексовал, стал не к месту и не ко времени прибедняться, мол, куда мне теперь до вас? От мамы это в особенности, от Клавдии Карповны, сердечной, шло в неокрепшие умы Лешки и его младшей сестренки Нюрки, Анечки то есть.
– Что ж, повспоминаем! – сказал жестковато Иван, которому тоже иногда казалось, что они с Борисом чего-то недоглядели в тот переломный год. – Только давай договоримся так: я буду рассказывать, а ты, если я чего напутаю, поправишь меня. Это относительно того, когда мы еще все были вместе. Ну а как только за Рубиконом пойдут события – слушай не перебивая. Когда окончу, можешь высказывать свое мнение. Лично для меня есть несколько темных пятен в этой истории…
Он взял рюмку, выпил не закусывая. Потом снял очки, утопил лоб в правой ладони и закрыл глаза. Из темноты внутреннего зрения стали наплывать смутные попервоначалу образы, наслаиваться один на другой, в результате чего