– Зачем пришла? Видишь нам некогда – Данька деловито работает лозой и все время норовит отвернуться, скрывая свое «сокровище под глазом», – завтра расскажешь про майдан.
– Так я ж насчет завтри и прийшла. Тишка теперь мий. Утром Огарка приведе. Забьешь кол у плетня, щоб я Тишку привязала? Не смогу я сама. Мама каже Тишка в лес утащить.
– Ладно. Сейчас со Степкой что – нибудь придумаем. Скажи Тишке, чтобы даже и не думал в лес сигать.
Утром Огарка привела теленка, и они с Фенькой привязали его к прочному толстому колу. Молодцы хлопцы, на совесть сробили. Не видать теперь Тишке лесу.
…И потекли дни в заботах. Поутру, бросив охапку травы Тишке, бежала Фенька на ферму, где ее ждали еще пятеро голодных телят.
Июнь 41-го выдался жарким. Данила, старший брат Феньки, загонял стадо поближе к лесу, чтобы можно было спрятаться от нестерпимого зноя. Да и сам Данила не выдерживал долго палящего солнца. Давала о себе знать контузия, полученная в финской войне. Только месяц, как выписали из госпиталя. Полечиться бы еще, да Тарас Петрович уговорил. «Ты еще молодой, свежий воздух будет на пользу, да и стадо небольшое, справишься. Переломи меня коромыслом».
В тот день было особенно жарко, и ребята договорились, после утренних забот на ферме, собраться за развесистой ветлой у озера, искупаться. Вода прогрелась, как парное молоко. Так бы и сидел по шее в воде.
– А вы шо здесь сидите? Там у своей хаты Тарас Петрович людэй на собрание, чи на митинг кличет! – Макарка, мальчуган лет восьми, пробежал мимо со свернутыми удочками.
– Ну, що пойдем? – Ольга нехотя направилась к берегу. Нехотя потянулись за ней и ребята.
– Може опьять що давать будуть? – Фенька ускорила шаг, рассыпая по тропинке капельки воды от взмокших кудрей и платья.
И действительно, у хаты Тараса Петровича ставочники сгрудились вокруг столба, на котором висела труба, а от нее в хату бригадира тянулись провода.
– Я бачила таке чудо в районе, – Одарка горделиво повела взглядом поверх голов, – из ентой трубы музыка грае, чудно. Тильки звучит хуже Захаровской гармони, уж больно скрипить.
Тарас Петрович с Захаром ковырялись в хате, от чего из трубы слышался шелест, как у камыша в ветреную погоду. Потом шелест немного утих и в дверях наконец-то появился бригадир. Все сразу заметили непривычный вид Тараса Петровича. Всегда озорные глаза, как будто потеряли свой блеск. Казалось, смотрит на всех, но никого не видит. И говорит, будто палкой выгоняет из себя слова.
– Станичники,