– А татары слишком вольно разгуливают по торгу… – пробурчал под нос один из «кончатников», но князь глянул на него коротким взглядом, и тот осекся.
– Новгородцы ненавидят татар, – продолжил за него Сова Осмолов, – Русь сносила их засилье сотни лет.
– Новгородцы видели татар только на торге, – отрезал князь, – им не за что их ненавидеть! Это не Москва и не Киев. Если, конечно, твои люди, Сова Беляевич, не уськают их на каждом углу, как собак на медведя.
– Новгородцы имеют свою голову на плечах, – с достоинством сказал посадник, – они не собаки, чтоб их кто-то уськал.
– Я не хотел обидеть новгородцев, – кротко ответил князь, опустив голову.
– Может быть, мы вернемся к грамоте? – робко вставил Перемысл. – Люди волнуются…
Сова Осмолов с ненавистью глянул на Млада и полушутливо проворчал:
– Выискался… Сомневается он! Никто не сомневается, а он – сомневается! Я еще выясню, кто ты таков…
Млад вскинул глаза – несмотря на снисходительный тон, в голосе боярина он услышал и презрение, и угрозу.
– Я – Ветров Млад, сын Мстислава-Вспомощника, мне нечего стыдиться и нечего скрывать.
Боярин скривил лицо, но смешался под горящим взором Белояра: сильные мира сего не смели грозить волхву.
– Млад, ты хорошо подумал? – спросил Перемысл, оглядываясь на бояр и посадника.
Млад кивнул.
– Объяви об этом людям. Только… попроще, ладно? Это не студенты.
Млад кивнул и попытался представить, будто это что-то вроде лекции и волноваться необязательно. Он повернулся лицом к подавшейся вперед толпе и набрал воздуха в грудь.
– Я не поставил своей подписи под этой грамотой. Я не уверен в правде гадания, – выкрикнул он в толпу.
Ропот пронесся над площадью и перешел за ворота, где собрались новгородцы. Он выражал разочарование.
Глава 4. Видение
Князь Новгородский, символ объединенной под властью Новгорода Руси, любимец народа, надежда государства и оплот законности, в то утро проснулся до света и долго стоял босиком, глядя сквозь решетчатое окно на зимний сумрак: как сонные бабы носят воду, как конюхи выводят на двор княжьих лошадей, как лениво выбивают половики две девки, переругиваясь между собой и зябко поводя плечами, как поварята тащат через ворота во двор свиную тушу… Волоту было грустно. И думал он о том, что его никто не любит. На свете был только один человек, который мог его любить, – отец. Все остальные либо ненавидят его, либо используют. И от каждого – от каждого! – можно ждать подвоха.
В годовщину смерти отца Волоту приснился сон. Это был и не сон, наверное, потому что он точно знал, что проснулся, думал об отце и о разговоре с доктором Велезаром накануне. Пожалуй, доктора Волот относил к тем немногочисленным людям, которые не искали в дружбе с ним корысти. Велезара, волхва Белояра и собственного дядьку – лишь этих троих можно было без боязни считать заслуживающими доверия. Отец учил Волота искать чужую