Это был большой балкон, опоясывающий, кажется, весь третий этаж ратуши по кругу. Широкий настолько, что непонятно, как он парит на высоте. Я, облокотившись о перила, глянула вниз. С этой стороны балкон выходил во внутренний двор, тот, что не виден со стороны больших ворот, к которым непрерывно подъезжали экипажи. Праздничный свет из окон ратуши освещал его, и я разглядела даже аккуратную дорожку, петляющую среди небольших клумб, невнятных статуй и гигантских цветочных горшков.
Здесь, по крайней мере, тянуло свежей прохладой, и голова быстро пришла в норму. Я вглядывалась в синюю темноту, которая начиналась сразу там, где заканчивались огни Нижнего Ронга. За чертой, где словно кто-то установил резкую границу: здесь – огни, а вон там они резко обрываются.
Как граница, за которой начинался Стреп Вторжения. Счастливчики из выживших очевидцев рассказывали про ощущение в ТОМ САМОМ месте. Словно барьер, который ты не видишь, но чувствуешь: вот здесь еще нет Стрепа, а через пару шагов – он есть.
Не знаю почему, но меня туда ТЯНУЛО. Туда, куда нельзя. Я никогда не подавала вида, но всякий раз, когда Тео говорил про Стреп, что-то во мне екало. Как будто страстный цветок, вцепившийся корнями в душу, со свистом раскрывал тугой бутон. Он спал этот цветок в глубине меня, но просыпался, стоило Тео что-то вскользь сказать про границу.
Кто-то тихо, но настойчиво кашлянул за моей спиной, а когда я вздрогнула и обернулась, то этот кто-то, оказавшийся невысокой светловолосой девушкой в бирюзовом платье, посмотрел мне прямо в глаза.
– Ты – Клен? – спросила она, пренебрегая всеми правилами этикета. И сразу – на «ты».
Ее руки – с неестественно большими для хрупкой фигуры ладонями – нелепо свисали вдоль пышной бирюзы бархата. Мозолистые пальцы с въевшейся в подушечки темной краской суетливо забирали в щепоть складки платья и снова отпускали их. Она не знала, куда их девать, это сразу ощущалось: то, что девушка не привыкла к бальным платьям, и вообще ей хотелось оказаться как можно дальше отсюда. В каком-то более привычном и уютном месте.
Так же, как и мне. Я почувствовала симпатию к незнакомке.
– Да, – сказала я. – А…
Она рассматривала меня очень внимательно. С жадным пронзительным любопытством. Да уж… Возникло ощущение, что уйма народа только и поджидало момента, когда я ступлю за порог Дома. Чего они все так настойчиво ищут внимания? Или мне это кажется?
– Я – Вира, – огрубевшие пальцы еще раз щепотью пробежались вверх-вниз по бархатной бирюзе. – Старшая и единственная дочь Дома Крозе.
– Тебе жарко? – неожиданно и довольно нелепо вдруг спросила я.
Она рассмеялась. Смех этот оказался чистым и очень приятным.
– Я много слышала о тебе, – сказала Вира. – И хотела… Честно говоря, я согласилась появиться