– Слышал я, что идут братья мои и Святополк с ними на Волынь мстить за меня. Если бы Давыд согласился, то отправил бы я мужей своих к Мономаху и попросил его воротиться. Есть у меня слова заветные, которые если скажу их, заставят князя отступиться.
– Что же ты от меня хочешь, княже? – спросил инок Давыда, все еще не понимая, зачем его подняли среди ночи.
– А ты, Василий, ступай вместе с теми отроками к Васильку, тезке твоему, и скажи, что если сделает он так, как обещает, и владимирова дружина повернет от Волыни, то подарю ему город, какой пожелает, хочет Всеволожь, хочет Шеполь, а хочет Перемышль.
Василий пошел, куда ему было сказано и передал, что ему было велено. Князь Василько, у которого к тому времени зажили раны, носил теперь на лице крестообразную перевязь. Он очень обрадовался приходу Василия, и был доволен, что иноку дозволили войти в темницу, а не беседовать, как он делал это с другими, через крохотное оконце.
Узнав о цели визита отца Василия, князь заявил, что ничего подобного не говорил и не знает вовсе ни Улана, ни Колчи:
– Но все что ни делает Господь, все к лучшему, – продолжал Василько. – Хочет Давыд, чтобы я сказал Владимиру не проливать из-за меня крови, так тому и быть. Только странно мне, что наградой дает мне города свои, а не мою Теребовлю, которой я ныне князь и тако будет вовек. Иди же, отец, к Давыду и вели ему позвать ко мне Кульмея, а я уже пошлю его к Владимиру.
Выслушав отчет инока, Давыд удивился и сказал, что нет тут никакого Кульмея, велел Василию идти обратно в сруб и объявить Василько Ростиславичу, что про Кульмея ему неизвестно. Василий послушно пошел.
Василько, услыхав об отсутствии Кульмея, с возмущением покачал головой и неожиданно отослал слугу своего вон. Отца Василия он пригласил присесть на лавку, сам опустился рядом и принялся изливать душу, словно на исповеди. Впрочем, поскольку Василий был лицо духовное, то это именно она и была – исповедь. Вот что говорил Василько:
– Знаешь ли, отец, что еще я слышал? Что Давыд собирается отдать меня ляхам, мало ему было меня ослепить, теперь и вовсе хочет со свету сжить. Много я зла причинил ляхам, и еще больше бы сделал, если бы не Давыд. И если отдаст он меня ляхам, то будет это Божьей карой за мою гордость. Ибо хотел я собрать берендеев, печенегов и торков и идти с ними в польские земли, покуда достанет у меня сил. А потом еще хотел идти на болгар дунайских, и затем, если бы все вышло, отпросился бы у Святополка и Владимира воевать половцев поганых и вымести их с русской земли. А других помыслов у меня не было, и на Святополка с Давыдом я ничего худого не замышлял, истинный крест. За гордыню и высокомерие свое страдаю, отец мой, и, пока не смирюсь перед Богом, не будет мне покою.
Поп Василий так