Он взбирался ощупью и сопел громко, пьяно. Досадно, что он скоро приперся. Андрею сегодня ни разговаривать с ним, ни слушать его не хочется. И он отворачивается к стене, в угол, спит будто.
Но Смольков нашарил его в темноте и затормошил настойчиво, бесцеремонно:
– Андрюха! Андрюха! Проснись-ка, скажу что!
Он шутейно валится на Андрея и, обдавая сивушной вонью, шепчет в лицо:
– Да проснись ты, проснись!
Смольков игрив, он пробует щекотать Андрея, но только злит этим.
– Чего разыгрался-то? – Андрей недовольно пошевелился.
– Угадай, кого видел я?
Черт их знает, куда они все пошли, где были и кого видели! Андрей одно только хорошо знает: дел теперь никаких. Шняка груженая у причалов, поутру в море.
– Я ажник речи лишился, – шепчет Смольков. – Какая она баба! Эх, не там встретились!..
Тон у Смолькова такой, что Андрей невольно насторожился. А Смольков уже чувствует это, важничает:
– Новость тебе скажу – ахнешь! Помнишь, сюда везли нас?
– Ну.
– Девка была красивая, помнишь?
– Ну.
– Так вот, она…
Смольков тянет нарочно, чтобы разжечь Андреево любопытство, и, наконец, выдыхает:
– Она племянница Афанасия!
Андрея будто паром обдало банным, сухим, жарким, но что-то в словах Смолькова заставляет его сдержаться.
– Не помню, – бормочет и укладывается поудобней.
– Да как же? – горячится Смольков и опять тормошит. – Помнишь, девка красивая приходила? На лодке? С нами говорила еще, Нюшка ее зовут.
– Которая тебя за ухо таскала? – сонно спрашивает Андрей.
Смольков поперхнулся, словно водой на него плеснули.
– Да я с ней нынче знаешь как?
Андрей пошевелился нетерпеливо, отодвигая Смолькова:
– Ладно, уймись, спать я хочу.
Было слышно, как Смольков шуршал сеном, расстилая оленьи шкуры, вздыхал и сопел. Потом угомонился. Андрей подумал, что Смольков уже спит, когда неожиданно и совсем непьяно тот негромко сказал:
– А она про тебя спрашивала… да. Не усох ли, говорит, Андрей в кузне-то?
До зуда от нетерпения захотелось повернуться к Смолькову и растолкать, расспросить, но усомнился: откуда она знает, как его звать? Врет Смольков. И остыл. Говорить о ней расхотелось. Да и мыслями чего зря баловать?! До нее, как до неба, не ближе.
Но, как бы ни гнал их прочь, мысли не уходили. В красной кацавейке встала перед ним Нюшка. Глаза большущие, синие. На пунцовых губах колдовская ее улыбка: «Эй, добрый молодец!»
Андрей рывком поворачивается на другой бок, сердито укладывается удобней. «Колдунья! – думает зло. – Ведьма! У обычной девки разве такие глаза бывают?»
…Может, спал Андрей, а может, не спал, а лишь бредил сонными мыслями наяву, только очнулся от зова, увидел: в сумерках торчит с лестницы жидкая бороденка Смолькова.
– Чего тебе? – приподнялся Андрей.
– Вставай!
На