Я почувствовал, что меня банально кинули. Однако спорить с моей домохозяйкой не стал, одного взгляда на выгнувшего спину кота хватило, чтобы понять последствия излишнего любопытства. Оно, как известно, губит не только кошек, но и милиционеров.
– Спокойной ночи, – приподнялся я.
– И тебе, сокол ясный, – поклонилась бабка. – Вот тока Митеньку из-под стола вытащи, да и в сенях хоть на солому скинь. Пущай тоже на мягком выспится перед дорогой дальней.
Тому, как я тащил на своём горбу тяжеленного Митяя, можно было бы посвятить целую главу. Два раза он у меня падал, один раз головой, и серьёзно. Три раза мы рухнули вместе, потому что тащить этого бегемота и не надорваться нереально по-любому.
В сенях он у меня просто соскользнул с плеч и на автомате пополз к своей лавке, где на тот момент, как вы помните, спал Кнут Гамсунович. Мите это было фиолетово, но я успел вовремя развернуть его в противоположном направлении. Митя дважды пытался пробить головой стену, потом влезть на нее же спать, потом плюнул и засопел на соломе в углу.
Уф, теперь и я мог дотопать наверх, до своей старой кровати. Уснул, едва коснувшись головой подушки. Просто как будто бы провалился не только в Подземный мир, но ещё на пару уровней ниже. Довольно глубоко, короче. Снов практически не было, только уже под утро, буквально за полчаса до рассвета, я увидел мою Олёну.
Она была очень грустная и почему-то сидела в нашей московской «Шоколаднице», перед ней стоял остывший капучино с опавшей пенкой. Я подошёл к ней, пытался обнять, заговорить, но она всё отстранялась от меня, всё смотрела на дверь, словно кого-то ждала, а я ей был абсолютно неинтересен. Всё становилось сложнее, запутанней, я окончательно перестал понимать, что к чему, когда в двери вошёл сам Леонардо Ди Каприо, бритый наголо, как баклажан, в спортивном костюме с лампасами, и моя жена вдруг бросила на него самый любящий взгляд. Я протянул руку, чтобы встать между ними, и в этот момент меня разбудил петух.
– Ку-каре-ку-у-у! – на совершенно истерической ноте проорал за окном пернатый ангел-хранитель.
Я подскочил на кровати и, может быть, в первый раз в жизни был ему благодарен, а не хотел придушить. Петух надрывался изо всех сил, насколько ему позволяло лужёное горло и его личные понятия о социальной справедливости. Ну, в том смысле, что если петуху взбрело в голову орать в четыре утра, то ничто на свете этого не изменит. Ну, кроме кастрюли, наверное…
– Бабуль? – Я спустился вниз умытый и одетый к завтраку.
– Иду, иду, Никитушка! Вот ужо и кашка крупы гречневой поспела, оладьи с мёдом ждут. А самовар пыхтит, как медведь в берлоге, нас чаем напоить хочет!
– А остальные где? – поинтересовался я, садясь