– Кстати, они живут на нашей улице, – сообщила она, отпивая чай из своей кружки. – Может быть, ты их даже увидишь.
Эмма просто кивала, не понимая, почему она должна обращать внимание на тех, кто не имеет к ней совершенно никакого отношения. Казалось, что Эмили все устраивало – она продолжала говорить, превознося терпение и трудолюбие Инесс, что уже начинало действительно сильно надоедать.
Слушать о чужих проблемах и жалеть других людей Эмма не хотела. Поэтому, едва в речи матери наступил перерыв, она взяла свою кружку и торопливо откланялась, притворившись, что у нее болит голова.
Весь смысл поездок домой сводился к вечернему просмотру телепередач, в которых странного вида люди рассказывали о своих проблемах, вновь и вновь вызывая у Эмили приступы жалости и сострадания. Вечером Эмма сидела в кресле, глядя в покатый телеэкран, облаченный в деревянную рамку и возведенный на пьедестал из новенькой тумбочки.
Скорее бы прошла суббота, пережить бы эту ночь, а потом дотерпеть до послеобеденного автобуса и уехать туда, где никто не задает вопросов.
Ночью раздался телефонный звонок, и Эмма перекатилась на спину, комкая тонкую ночную сорочку. Что за дом? Даже ночью нельзя отдохнуть как следует. Она не прислушивалась к разговору – в этом просто не было смысла, поскольку телефон стоял в конце коридора, и приглушенный голос Эмили не мог проникнуть через плотно закрытую дверь. Эмма просто ждала, когда сердце замедлит удары, и ей снова удастся уснуть.
Если голос не мог проникнуть за дверь, то для настойчивого стука такой преграды не существовало – через несколько минут мать постучалась в дверь комнаты, и Эмма едва не захныкала от обиды.
– Эмма, ты спишь? – совершенно искренне спросила Эмили, открывая дверь.
– Нет, – открывая глаза и усаживаясь, ответила Эмма.
– Эти хозяева снова позвонили Инесс, просили, чтобы она пришла. Она только что вернулась домой, а ей снова выезжать. Я сказала, что ты дома, и, возможно, могла бы подменить ее. Ты как? Сможешь?
– Ты ведь уже согласилась за меня, – чувствуя, как к горлу подкатывается противный комок, ответила Эмма.
– Если ты не можешь, я позвоню и скажу, чтобы она ехала сама. Просто, понимаешь…
– Я пойду. Куда нужно идти? – вставая и натягивая рубашку на плечи, отрезала Эмма. – Далеко они живут?
Эмили включила свет, появляясь перед дочерью во всей красе. Волосы, накрученные на бигуди и заботливо накрытые фигурным куполом из сеточки, фланелевый халат, пушистые тапочки – эталон домохозяйки. Завтра у нее будут аккуратные локоны, как положено. Эмма покачала головой, собирая волосы в хвост и затягивая их эластичной ленточкой. Мать оставалась неотразимой женщиной, газетным идеалом, почти рекламной моделью средних лет, в то время как дочь очень редко утруждала себя подобными неудобствами. Вьющиеся волосы достались ей от отца, а светлая кожа от матери. Больше ей было