Голос у Катьки был звонкий, настоящее сопрано, как говорила музыкантша в садике, и то, что сказала Галина Аркадьевна, услышали все на трамвайной остановке. И рассмеялись. Дяденька в мохнатой шапке странно хрюкнул и зашёлся: хе-хе-хе!
Лицо у мамы пошло красными пятнами. Она сказала очень спокойно:
– Воспитательница устала и хочет уйти с работы. Это называется – уволиться.
– Она пойдёт в другой садик?
– Нет, куда-нибудь в другое место. Может быть, пойдёт в магазин хлеб продавать.
Катя представила воспитательницу в белом халате и колпаке, стоящую за лотками с хлебом, и легко согласилась:
– Пусть идёт в магазин. Мы от неё тоже устали.
Только бы Галина Аркадьевна не передумала!
– Мам, а с отрезанным языком можно петь?
– Н-нет… – насторожилась мама, – а почему ты спрашиваешь, Катенька?
– Галина Аркадьевна сказала, что возьмёт ножницы и отрежет мне язык, если я буду болтать, когда все спят. Мам, она обманывает, не слушай её. Димка Стрельцов не спал. Вот отрежет Галина Аркадьевна мне язык, а кто песню про снежинку на Новый год петь станет?
Обманщицей оказалась Галина Аркадьевна, потому что не уволилась. Видно, не взяли её хлеб продавать.
Друзья
Когда-то давно Катя жила в доме у бабушки с дедушкой. Не одна, конечно, жила, а с мамой и папой. Был у деда большой дом, а в доме – печка, которая называлась голландкой. Зимой, по утрам, мама говорила: «Не вставай, доченька, холодно. Сейчас дедушка печку затопит». И Катя лежала под одеялом, смотрела, как дед, топая галошами, несёт ведро с углём и растапливает голландку.
Теперь Катя переехала в новую квартиру, просторную и пустую, где было тепло безо всякой печки. Катя кричала: «А-а-а! У-у-у!» – и эхо отскакивало от стен, оклеенных скучными обоями, которые так и просили, чтобы их украсили принцессами, кошками и цветами. Из спальни была видна дорога и домики с треугольными крышами, заколдованные. Катя ни разу не замечала, чтобы из них кто-нибудь выходил, только вечерами в окошках загорался свет.
Она бегала по комнатам и таращилась на дом напротив, на детскую площадку с горкой и высоким турником, на котором какая-то тётя выбивала хлопушкой ковёр.
У Кати были соседи, разные. Наверху жили Колотухины, и она думала, что это не фамилия, а так просто. Как их ещё назвать, если они всё время колотят в стены чем-то тяжёлым, говорят, ремонт делают. Гвозди забивают, ковры вешают и ещё что-нибудь. Наверно, у Колотухиных все стены в гвоздях.
В квартире напротив жили Лунины: мама, папа, две дочки – Марина и Юля. Марина была недосягаемо старше Кати, на целых пять лет. Она бегала в школу, и Катька отчаянно завидовала и красному портфелю, и коричневой форме с кружевным воздушным фартуком, и тому, что Маринка не ходила в детский сад. Вот бы Катьке заиметь такое же коричневое платье, такой фартук и портфель с тетрадками! Как жаль, что до школы целых три года!
– Глупая! – фыркала Маринка. – Ты после садика пришла – и гуляешь, а мне уроки делать.
Катя