Школа в кольце. Инна Часевич

и не проснулся…Мишке было очень стыдно, что в тот день он один, не поделившись с младшим, съел Сашкин кусок пайка, к которому тот так и не притронулся, а потом хлеб стал ему совсем не нужен. Замирая от стыда и непреодолимого чувства голода, Мишка, пока младший спал, а средний был в забытьи, осторожно забрал из уже холодевших рук Сашки кусенечек, заботливо вложенный матерью и тут же проглотил. Так стыдно ему никогда еще не было, но бороться с собой он тоже уже не мог…Мишка решил, что когда-нибудь он расскажет об этом дурном поступке маме и друзьям, но пока не смог этого сделать – слишком стыдно было.

      Когда брата «похоронили» в подвале дома с витражами, мама продолжала нарезать оставшимся сыновьям хлеб почти прозрачными кусенечками и давать их через час. А неделю назад, когда мама ушла вниз за дровами, брат перевел стрелки на полчаса вперед. Мишка это видел, но ничего не сказал матери – и ее было жалко, и смотреть на муки младшего было нестерпимо. Мама вошла в комнату, Ванька бросился к ней с криком: «Мамочка, час прошел». Мама посмотрела на часы, все поняла, села на пол и заплакала, хотя не плакала с того самого дня, каогда черный репродуктор произнес страшное слово: «Война».

      А сейчас у мамы совсем мало сил осталось, она сидит вместе с Ванькой в холодной комнате и даже не может больше добывать дрова. Теперь это Мишкина обязанность. Ходит он по дворам, собирает ветки, палки, обломки мебели, короче, все, что на растопку годится и несет домой. В квартире они уже почти все книги и все свою мебель сожгли…

      Мишка шел и сжимал кулаки, ему казалось, что если сейчас из-за угла выскочит немец, то он, советский школьник, его убьет. Он задушит его своими худыми руками с синими жилками вен, или схватит первый попавшийся кусок железа и с наслаждением опустит на голову мерзко улыбающемуся фашисту – когда он думал о врагах, то почему-то всегда представлял их лица перекошенными ухмылкой. Такая ненависть его переполняла, что перехватывало дыхание…

      В конце улицы, недалеко от Мальцевского рынка показалось какое-то странно существо. Мишка даже сначала не понял – мужчина это или женщина, или ребенок. За ним гнались разъяренные люди, было видно, что бежит существо из последних сил. Постепенно его бег становился все медленнее и медленнее, наконец, оно повалилось на мостовую, и на него тут же обрушился град ударов преследователей. Мишка кинулся вперед, он понимал, что сейчас случится страшное – люди растерзают человека, не фашиста, которого он сам только что, хотел убить, а такого же, как они, советского человека. Он не знал, что за преступление совершило несчастное существо, но точно понимал, что оно не заслужило такой участи. Мишка еще не сообразил, что он сможет сделать один против разъяренной толпы, но он точно знал, что молчать не будет. Он побежал изо всех сил, на которые были способны подгибающиеся от голода ноги, но когда он оказался около толпы, все уже было кончено…

      На мостовой лежал мертвый человек, замотанный в какие-то лохмотья, отчего не сразу можно было