– Я не сяду на этот диван. Я не поддержу этого. Он отвратителен. – Она сказала «не поддержу», хотя имела в виду «не выдержу», потому что иногда ей мешал ее французский и она путала слова. Это беспокоило меня, потому что, сколько бы раз вы ее ни поправляли, она все равно говорила неправильно. Она делала это нарочно, чтобы привлечь внимание.
– А чем диван плох? – сказал Эдди, и мы все уставились на старый бедный диван.
Он был у нас, сколько я себя помнила. Может быть, сначала он принадлежал Айви и Бенджамину, нашим бабушке и дедушке, и знавал лучшие времена. Надо признать, те времена прошли. Обивку украшал рисунок в виде блестящих золотых виньеток, подлокотники имели весьма потрепанный вид, а в подушках были дыры, из которых лезли пружины, стремившиеся порвать вашу одежду, если вы не проявляли должной осторожности. Чтобы прикрыть эти дыры, мы укутали диван в старое коричневое шерстяное одеяло, но оно всегда сползало волной где-то в середине. Одеяло было покрыто собачьей шерстью.
– У меня от него депрессия. Каждый раз, когда я смотрю на него, у меня начинается депрессия, – заявила она, задрав подбородок и глядя вниз на диван, как будто он был почти непереносимо уродлив, так что и взглянуть-то на него невозможно, а можно только указывать на него дрожащими пальцами.
Папа сидел на краю дивана, сцепив руки.
– Он весь выношен! – закричала она. – Ты что, не видишь? Весь выношен. Это куча мусора. – Ее голос взвился в крайнем нетерпении, и она нацелила его на отца, будто он совершил ужасное-преужасное злодеяние, заставив ее жить рядом с кучей мусора.
Это даже навело меня на размышления: действительно ли так ужасно сидеть на куче мусора? – хотя я никогда раньше даже и не смотрела на диван под таким углом зрения. Я просунула палец под одну из проплешин на подлокотнике и сильно потянула за нить, которую там нащупала, чтобы проверить, порвется ли она. Папа мягко смотрел на маму. Эдди включил телик.
– Тогда давай сменим обивку, да? Хорошо, Эмма? – произнес папа в немного воркующей голубиной манере.
Она не ответила. Она судорожно приглаживала свои волосы.
– Не надо сегодня из-за этого волноваться. Завтра ты можешь позвонить мистеру Бондарелли. Почему бы тебе не присесть? – Он столкнул сидевшего рядом с ним Му с дивана, а мы подвинулись, чтобы маме хватило места.
Но она быстро скрылась из виду, прошлепав босыми ногами по коридору. Она ушла в свою спальню, а Му забрался обратно на диван.
Глава восьмая
План у меня был такой: мне надо было побывать в двух местах по делу, после чего я собиралась покинуть город. Я же ехала на самом деле в Париж. Единственным благом, проистекавшим из того обстоятельства, что моя мама француженка, было право иметь французский паспорт. Мама относилась к своему французскому происхождению как к чему-то драгоценному и необыкновенному, что делало ее особенной, непохожей на других. Из-за нее Эдди, я и даже Му, а Му – это укороченное слово