Лиля плакала.
«Хорошо поговорили, – подумал Рыжов и добавил: – о, женщины! Каким только химерам нет места в ваших головах. Это же надо такое выдумать, такое услышать». И Гена поспешил оправдаться, поспешил унять её дрожь. Вкрадчиво, без агрессии, но настойчиво он приводил ей довод за доводом, аргумент за аргументом, убеждая, что нет его вины в том, что ей прислышалось. Он заклинал её простить его неуместную улыбку, забыть неудачные шутки, он никогда их не повторит. Он оградит своё сознание от двусмысленных рифм, и она никогда больше не услышит ничего подобного. Извинения Гены были логичными и убедительными, и Лиля с жадностью внимала ему и верила каждому слову. Она всхлипывала по инерции и, вероятно, только затем, чтобы он не останавливался, а продолжал и продолжал извиняться.
С последними лучами солнца они примирились окончательно. Пережёвывая баранину и находя ей достойное сочетание с молдавским ширазом, смеялись, рискуя подавиться, но продолжали говорить, говорить, говорить. Запевал Рыжов. Темы были самые разные. Путешествия Гены, его приятели, друзья и партнёры в разных проектах, его онлайн знакомство с Путиным в эфире. Рассказать ему было что. И всё так весело, так смешно, остроты буквально отскакивали от зубов.
Постепенно вернулись к разговору об отце Лили.
– Я не удивлена его отказом. Он одиночка. Он вне общества. Я давно поняла, что ему до лампочки не только общественные заботы, страхи, проблемы, но и его устремления, его надежды на улучшения, на преобразования, на справедливость. Его всё устраивает. Мне думается, это не врождённое качество. Спорил же он раньше с дядей Толей, с дядей Федей и о политике, и об экономике, и об истории. Потом меньше, меньше, меньше. Религия, наверное, так на него повлияла. Одно время он был истым христианином. Мама говорила, чёрт их с дядей Федей затащил тогда в церковь.
– Когда?
– Зимой… Я ещё в школе училась. Дядя Федя Библию хотел купить, просветиться. Ну и разговорились они там со старым попом, заштатным по болезни. Дядя Федя быстро соскочил, а папа стал частенько вечера с тем попом проводить. Мама злилась. А он постепенно всё больше и больше стал отстраняться от всего мира. Деталей его эволюции не знаю, но общее впечатление было такое. Потом, когда я в университете уже училась, я и смеялась над ним, и радовалась за него. Ну как не смеяться над верующим доктором естественных наук, правда? И как не радоваться за того, кто благодаря своим убеждениям, не теряя достоинства, переносит удар за ударом. Они же с мамой на Красную горку венчаться были должны. Он её убедил, упросил, уговорил, но… Не всякий ангел выдержит правду.
– Ангел?
Лиля будто и не заметила.
– Ты бы видел, какой Красный угол он смастерил дома! И как горячо, как проникновенно он молился перед ним и в те дни, когда мама умирала, и после этого. И потом вдруг раз, и всё. Молитв не слышно. По воскресениям из дома ни ногой. Не знаю, почему?
Рыжов знал, но вида не подал. Только спросил, не поднимая глаз:
– Красный