Долгое прощание с близким незнакомцем. Алексей Николаевич Уманский

благодарность по почте, либо услышать голос заочного знакомого и, возможно, договориться о встрече, если тот позвонит. В том, что Глеб отреагирует на это символическое выражение духовного братства и символическую же награду от читателя за первый крупный роман, Михаил не сомневался. Но передача подарка прошла не по предполагаемому сценарию. Алла рассказала, что ей открыла дверь молодая светловолосая женщина. С приветливой улыбкой приняв в руки подарок, она, однако, не сразу взяла в толк, что он собой представляет. «О, рижский бальзам! – воскликнула женщина глядя на блестящий, с ободом из красного дерева основой тубус сложенной трубы. – Очень кстати! – «По-моему, это подзорная труба», – возразила Алла. Тогда женщина чуть-чуть смутилась, но сказала, что и трубе Глеб будет очень рад, но только сейчас он спит. И вообще он очень расстроен. Вчера как раз похоронили его старого друга. Очень жаль, что он не сможет сейчас поговорить с посетительницей. Следуя инструкции Горского, Алла назвала его телефон. Женщина еще раз поблагодарила, и на этом они расстались. Горский не мог отделаться от мысли, что Алла увидела нечто такое, что не рассчитывала увидеть и о чем стесняется говорить.

      – Алла, у вас не создалось впечатления, что Кураев был пьян?

      – Вы знаете, Михаил Николаевич, действительно создалось. Не хотелось вас огорчать, но все было, прямо как в нашем доме во время встреч родителей с приятелями из богемы (отец Аллы был известным живописцем).

      – А женщина, с которой вы говорили, симпатичная?

      – Да, мне она понравилась. Похожа на художницу или на геолога. Видимо, это его жена.

      До сей поры Михаил не сумел уловить из произведений Глеба каких-либо признаков того, что он женат, но в этом деле, пожалуй, лучше было положиться на мнение Аллы. Мужчинам тут требуются доказательства, тогда как женщине достаточно просто взглянуть.

      Глеб Кураев предпочел написать, а не позвонить, и это было косвенным подтверждением правильности Аллиного предположения. Да и сам тон кураевского письма, пожалуй, свидетельствовал о некотором смущении Глеба.

      «Михаил Николаевич!

      Я специально не ставлю слова «многоуважаемый», ибо это не стандартно вежливое письмо. Это просто письмо к человеку, который тебя понимает в том, что ты не смог сказать или не хотел по тем или иным причинам. Ваш далеко не стандартный поступок с подарком мне – грешному и суетному человеку – подзорной трубы… Это дорогого стоит.

      Уверяю Вас, что это будет одна из ценных и любимых в доме вещей, ей гарантирована сохранность во всяком случае до конца моих дней. Самое искреннее спасибо. У меня давняя страсть к вещам из латуни и бронзы. В наше грешное и малосильное время вот так поступить, как поступили Вы… может быть, труба попала именно по адресу, ибо я могу это оценить.

      За слова о «Северо-восточных полигонах» – спасибо. Вы правы, этой вещи ещё требовалось полежать на столе год-полтора. Но литературная работа в наших условиях – это игра в очко. Ты не знаешь, какая карта