– Зачем?! Зачем ты это сделала?!
Крик рвал горло, наизнанку выворачивал. Денис давно так не кричал, позабыв обо всём на свете, желая если не прикончить её собственными руками, то на пару крепких затрещин расщедриться точно. Да только всё одно – стоял в нескольких шагах, нависая над сжавшимся тельцем, и орал так, что, наверное, слышно было даже в жилых домах. Волкова прятала лицо в коленях, обхватывала голову ладонями в совершенно жалкой попытке спрятаться, а он боролся с желанием всерьёз поднять на неё руку. Хотя умом понимал, что не в состоянии ударить по-настоящему. Замахнуться – легко, но не больше. И никакая ни мораль тому причиной.
– Ты сдохнуть пораньше захотела?! Что, устала?! Не нравится?!
Сколько он уже орал, не теряя голоса? Сколько прерывался лишь для того, чтобы набрать в лёгкие воздуха побольше? Он бы полоскал её самыми последними словами, если бы только внутри не противилось предательски что-то. На подкорке с неистовой силой вертелось самое гуманное «сука», но даже его никак не получалось выпалить – сразу же находились какие-то другие слова. И Денис орал, орал так, чтобы хоть что-то дошло до неё, очевидно, совсем растерявшей способность думать.
Иначе как ещё объяснить такой поступок?
На очередном выкрике задохнулся вдруг – горло, не выдержавшее такой нагрузки, словно судорогой свело, и все слова застряли, осели на языке. И невыносимая слабость охватила вдруг всё тело настолько, что единственное, что он смог – обессиленно рухнуть перед Волковой на колени. Долго сидел недвижимо, опустив плечи и уронив руки на пол меж собственных ног, долго слушал никак не утихавший звон в ушах, сквозь который то и дело пробивался приглушённый, тихий и безостановочный вой. Так мог выть кто угодно – раненый зверь, давно сошедший с ума человек… но не девчонка, всего две недели назад получавшая очередной втык за неправильно собранную подшивку репортажей.
Да ведь и не была она уже той девчонкой.
– Послушай, – стараясь говорить максимально спокойно, в итоге практически зашептал, – они бы всё равно нас не убили. Мы им нужны. Но, даже если вдруг… ты не должна так делать. Ты жить должна.
Медленно, постоянно вздрагивая, Волкова оторвала-таки голову от колен. И от взгляда… от взгляда серых, налитых кровью и полных неописуемой боли глаз Денису стало дурно. Словно воздух в хлеву в одно мгновение закончился.
– А ты?
Голос оказался совсем чужим, совсем незнакомым. Как будто не ей принадлежал. Глухой, безжизненный, низкий, он звучал сущей пыткой, от которой никуда нельзя деться. И сил хватило лишь на то, чтобы, голову опустив, слабо пожать плечами. Невесёлый