– Случится, случится, не беспокойтесь, – говорят от лица не менее ебливой русской вобласти.
Под шахтёров шарят, те в воскресенье ого–го!
– Да хоть щас, – говорят они, – пусть только эти–вот ваши коллеги отвернутся…
Разговор этот шёл глазами.
А когда глазами, то перевод с английского на русский и наоборот не требуется: зрачки жаждущих порева переводят форевел лучше словаря.
***
Итак, на улице сидим и по сторонам зыркаем.
Нету меню, и нетушки официанта.
Дамы и джентльмены (настоящие!) кругом.
Ждём.
Пива нет и, если с такой скоростью так дальше пойдёт, то и не предвидится.
Крутим башками за официантом, будто он Дэвид Бекхэм или ходячее Ухо Ван Гога.
Подзываем.
Ксаня что–то по–английски напел. По руке с улыбкой ласково так постучал: там, где у нормальных людей обычно часики бывают.
– Ага, – сказал официант.
– Гут, гут, отлично, – это мы, естественно, говорим уже по–французски.
Бим у нас – переводчик. Он несколько самых важных слов знает: месье, мадемуазель, мерси. И всё.
«Мерси» у Бима – слово волшебное. Оно заменяет все остальные слова.
Хотя ещё, кажется, пардон знал и миль пардон. Ага, ещё бонжур и эскьюзми вспоминал, но часто забывал в каком порядке, и в каком случае эти слова использовать.
– Кирюха, – он щёлкает пальцами при этом… – Кирюха, ну как это, по–ихнему, ну типа доброе утро, здрасьте, до свиданья, пока (покамест – это другое) и спасибо.
Он их путал. Говорил невпопад. Вместо спасиба доброго утра желал. А уже день.
Какое тут доброе утро, если солнце затылки жжёт.
Китайцы – тоже мне маргиналы – вместо «здрасьте» спрашивают: «а вы уже покушали?»
Культ еды у них, вот они и повёрнутые на этот предмет.
Я расшифровывал и отделял – для Бима – одно французское слово от другого не один раз, и не два.
Дюже надоело:
– Говори всем мерси с эскьюзми и похрену. Нас тут никто не знает, потому и прикарябываться не будут. Какое им дело, что мы – идиоты. Идиот, да идиот. Идиот он должен всегда извиняться и спасибо говорить. Что тут такого волшебного? В Париже таких болванов пруд пруди.
Опять сидим, сидим, опять ждём, ждём.
– Ща–ща, – говорит официант на ихнем языке.
Ещё сидим. Уже сердимся. И тут он пиво приносит. Мы: «спасибо, дорогой … … … …». А многоточия вместо дополнительных слов чувствуются сильнее любого «спасиба».
«БлЪ последнюю» и «суку такую» вместо четвёртой–шестой группы точек держим в уме. А лица насупленные, злые. Будто у себя на Осеньке сидим, бармена знаем, а он, тварюга, не чешется.
Наших «сук и продажных эрзац–девочек» в нашем молчании французу насквозь видно.
Но в глаз не даст. Мы же вслух не произносили.
Да–а–а. Там, во Франсии их грёбаной, тоже особо не торопятся с клиентами.
Не то, чтобы совсем ненавидят, но и не потакают дурным клиентским привычкам: типа если ты припёрся, то ты король, и перед тобой теперь на цыпочках ходи.
А