Радостно, самозабвенно,
Вновь призывая удачу,
Рихтер исполнит Шопена,
Скрипка в тумане заплачет.
И отстронясь от рояля,
И уплывая куда-то,
Тихо во мглу улетали,
Горести, боль и утраты.
Он умирал и знал 1849
1849 17 октября
Он умирал и знал, что за чертой
Останется она, закрыт рояль,
И мрачный Лондон вдруг удвоил боль.
И ничего из прошлого не жаль.
А музыка взлетала до небес,
И оставалась между тьмой и светом,
Какой-то ангел и какой-то бес
Боролись, и не находя ответа,
Он снова об Испании мечтал,
О женщине прекрасной и строптивой,
И музыка, и тех страстей накал,
Он умирал и бредил сиротливо,
О том, что никогда в иную даль
Не унесут его порывы ветра,
Об острове оставленном печаль,
Его терзала снова до рассвета,
Был мир дождлив и никого вокруг
Кто мог бы улыбнуться на рассвете,
Он умирал, и замыкался круг,
Страданий и открытий, только ветер
Ласкал, и обжигала снова боль,
Душа сгорала – это час расплаты,
Нет женщины единственной, и роль
Не сыграна, и в этом виноваты
Какие-то порывы, и дела,
Которых не понять ему и тихо
Во Франции, сгорающий дотла,
Баллады исполнял легко и лихо,
И уходил, затушена свеча,
И усмехнётся женщина чужая,
Выходит Смерть одна его встречать,
А музыка звучит, не увядая.
Вивальди в 21 век врывался
Вивальди в двадцать первый век
Врывался в холодок иллюзий,
Как изменился человек,
но слушали Вивальди люди.
Тоска и радость бытия
Тут оставались неизменны,
И только будущность твоя
В тот миг владела всей вселенной
Когда событьям вопреки,
И сущность мира отвергая,
Скрипач к созвездиям летит,
И дарит нам восторг, и к раю
Мы ближе в этот звездный час,
Чем к черноте бескрайней бездны,
Живет опять Вивальди в нас,
И отключаться бесполезно.
И в небе тонут облака,
И проступают наши чувства,
Когда легко, издалека
В наш мир врывается искусство
21 сентября
Осень примадонна
Вот и дивная осень
врывается, как примадонна,
И садится к роялю,
чтоб миру Шопена вернуть.
В диких темных глазах
и печаль и надежда бездонны,
И в минорной «Балладе»
проступит вдруг светлая грусть.
Не настолько страшна,
как поэты шальные малюют,
И как будто понятна,
и манит