потому что мать этой семьи забеременела и ждала ребенка, их поселили на большой кухне. Семье латышей выделили большую комнату с отдельным входом, в семье были отец, мать, два мальчика – Петр и Роберт, и девочка грудная и еще бабушка 80 лет. Худощавая, но ходившая босиком по снегу до уличного туалета, стоявшего метрах в 20от дома в огороде, потому что колодец был под крышей дома. Семью выселили из Латвии за сотрудничество с немецкими солдатами, мать стирала им белье. В 24 часа они собрали только теплую одежду, часть белья и нужные вещи. По приезду в Пучково каждой семье выдали по 3 круга подсолнечного жмыха от колхоза, остальное они видимо получали бесплатно, а может и в обмен на что-то от местных немцев. В одной землянке, освобожденной немцами Поволжья, поселили латышку-баронессу с ее дворецким моложе лет на 20. Не помню, как я попал в эту землянку, но меня поразил контраст хорошо одетой женщины и текущие струи воды по стенам землянки, в которой окон не было, а была только дверь, от которой вверх к земле была лестница в земле. Была семья, в которой были сестра и брат лет 20.брат играл на скрипке и летом 1950г молодежный интернационал из немцев калмыков, латышей в возрасте 15-22 лет устраивал на площадке возле школы под большой елью, высотой метров 10,танцы под эту скрипку и гармонь, или аккордеон. Семья этой девушки и парня была выселена в Сибирь, т.к. их отец предал брата – партизана в войну. Скрипач танцевал с моей дальней родственницей Валей-девушкой 17 лет, которая какое-то время была нянькой у наших младших сестры и брата и они какое-то время встречались. При более зажиточной жизни коренных немцев в этой деревне, имеющих свои большие города, сады и капитальные постройки, бедствовали калмыки, поволжские немцы и некоторые латыши. Хотя уже через год отец Петра и Роберта Буциниксов построил саманный дом на краю деревни, для чего вся их семья с мая по октябрь мешала глину с соломой босыми ногами, делали из этой смеси саманные блоки, после сушки на открытом воздухе из них был собран 2х комнатный дом. С кухней, кладовой и верандой на приподнятом фундаменте. Улица была засажена тополями, а недалеко от мельницы был большой плодоносящий яблоневый сад. В котором мы пацанами часто без спроса набирали за пазуху рубахи 5-10 яблок, которые приглядела у меня одна цыганка и предложила погадать в обмен на яблоки. Цыганка была из табора, стоявшего за околицей деревни дней 10.За десяток яблок мне была предсказана судьба инженера, что я и осуществил в жизни. Более зажиточная жизнь немцев местных этой деревни не исключала несправедливости к некоторым из них. Так в эти годы заболела туберкулезом красавица девушка, одна из двойняшек (второй был брат) зажиточной семьи. Для неё жертвовали на колхозной конюшне упитанных щенят. Умерла молодая женщина от аборта в домашних условиях, до областной больницы не довезли. Но это все несправедливость судьбы, а не общества. Каких-то эксцессов насилия в деревне не припомню. Здесь я ощутил и свое первое чувство к немецкой сухопарой, застенчивой девочке Марии, которая со мной в группе школьников
