– Тебе понравилось, Эмми? – спросил он, снова перейдя на «ты».
– Вы были великолепны, мистер Редфорд,– я стушевалась и опустила взгляд.
– Дэвид, – мягко поправил он. – Правда, давай на «ты»? Мы ведь не в светском обществе, а в театре. Да и потом, мы ведь почти ровесники, сколько тебе лет?
Это был не самый тактичный вопрос, но все же причин скрывать эту информацию у меня не было, да и дружеский тон Дэвида все больше подкупал меня.
– Двадцать два, – ответила я.
– И мне, – улыбнулся Редфорд. – Так что, мы на «ты»?
– Да, – со смущённой улыбкой ответила я.
– И ты придёшь отметить с нами премьеру? Мы планируем поехать в ресторан.
– О, я не уверена… – В этот момент я почувствовала, что не смогу и дальше во всем уступать его просьбам. Дело в том, что я не люблю подобные мероприятия и шумные компании, а в случае с празднованием премьеры это определенно будет не самое скромное пиршество.
– Но ведь ты часть нашей команды, Эмми, – возразил Редфорд. – Отчего ты не хочешь ехать?
– Я буду там лишней, мне будет некомфортно. Правда, не стоит.
– И вечно этот тон… Ты принижаешь себя, почему? Ты талантливая, красивая, – и снова знакомая заискивающая улыбка, – ты ведь не можешь так недооценивать себя! Или это из-за того, что ты видишь во мне героя со сцены?
– Я закончила грим, скоро ваш выход.
Впервые я почувствовала себя настолько униженной. Это было просто ужасно. Я знаю, что довольно застенчива, порой мне это мешает и может показаться неуместным в той среде, где я вращаюсь, но все же, отчего он полагает, что я непременно принижаю себя перед ним и недооцениваю? Да, я робкий и скромный человек и веду себя так со всеми, зачем еще сильнее смущать меня, говоря откровенно о моем недостатке, если он и вправду является таковым. В высшем свете, где вращается Редфорд, едва ли для благовоспитанных леди будет преимуществом смелость и раскованность. Я отвернулась, чтобы привести свои чувства в порядок и немного успокоиться.
– Прости, – шепнул Редфорд, слегка приобняв меня за плечи, и тут же покинул гримерную.
Пока я смотрела второй акт, неприятное впечатление от слов Редфорда полностью пропало. Больше запомнилось его «прости» и прикосновение, которое я ощущала на своих плечах на протяжении всего второго акта. Игра Редфорда, боль и страдания его скульптора заставили меня прослезиться, а гибель возлюбленной и падение примы ужаснули, сердце так сильно стучало, словно я сама пережила все то же, что и они. Слушая в финале реквием, я ощутила, как слёзы лились у меня по щекам. Я плакала и одновременно была невыразимо счастлива: счастлива видеть эту постановку, счастлива быть причастной к ней. Гром аплодисментов с криками «браво» долго не смолкали. Редфорда вызывали на бис девять раз. Это был настоящий успех! Директор театра мистер Линн произнес перед публикой длинную речь, в которой выражал благодарность мистеру Редфорду за «красивый, эмоциональный и пронзительный спектакль, который, непременно