Оставшись один, я много размышлял о словах Мириады. Было любопытно, что случится, произнеси я реплику на чужом, неведомом мне языке? Претворятся ли в жизнь слова, чей смысл не понимаешь? А фигурки, не издающие никаких звуков (кроме постукивания, когда их встряхивают в мешке)? Наконец, почему конкретные слова обозначают конкретные вещи?
Еще я размышлял о богах, населявших землю задолго до людей, – человеческим языком они не владели, однако обладали колоссальной силой. Допустим, язык – не источник могущества, а один из его инструментов. Допустим, Древние просто-напросто пользовались другим. Но каким? И почему язык по-разному (как мне ошибочно виделось) действует на нас с Мириадой и на обосновавшееся неподалеку от меня племя? Казалось бы, ответ очевиден: люди – не боги (за исключением случаев, когда они служат богам вместилищами). Однако следом возникал еще более каверзный вопрос: почему у богов язык – инструмент куда более эффективный и опасный, чем у людей? Почему бог становится богом? Какова моя истинная природа?
Прошу прощения – привык рассуждать о своем в прохладной тиши северного склона. Стоит отвлечься, мысли сразу текут в старое русло. Но вернемся к моей истории.
Время от времени на севере воцарялась стужа, вынуждая охотников на оленей искать пристанища в теплых краях; веками никто, даже Мириада, не нарушали моего уединения. Разумеется, меня не забывали – раз в несколько лет мне посылали молитву или подношение, зачастую (но не всегда) сопровождавшееся просьбой. Изредка я представлял суть прошения – хотя бы в общих чертах, но обычно дело ограничивалось смутными ощущениями. Любуясь снегом, стаями перелетных гусей, звездами, что водят на небосводе медленный хоровод, я периодически задавался вопросом, возможно и нужно ли мне исполнять туманные просьбы. Иногда сами подношения таили в себе подвох: охотники неоднократно проворачивали такое в моем присутствии, и сразу чувствовалось, как малая сила молитвы нависает над тобой, гнетет, заставляя исполнить просьбу и, как следствие, принять дар. Однако последнее слово оставалось за мной.
Почему просто не удовлетворять каждое прошение? Слишком опасно. Вдруг проситель захочет моей смерти? Или, по неведению, пожелает зла себе, а то и всему человечеству? Оправдывает ли подношение такой риск? Возможно ли оправдать его в принципе? Ответов я не знал, а потому не исполнил ни единой просьбы