И в свете медленном, дошедшем недосюда,
и петли нам, и полосы чертила мгла-постуда
и поворачивалась посуда.
И воздух поднялся и щелкнул плетью óб стол,
и клены окружил, и плотно липы обстал,
и где был неба тыл – там лоб стал.
Двустишие с невидимой частью
Воздух в межгорьях грузнеющий —
Так начинается ночь
(чтоб показаться грозней – еще ей
надо его подтолочь
в вывороченно зияющей
стоптанной ступке-луне
а чтоб оказаться грозней еще – ей
надо его разволочь
по мягкой сырой и сияющей
низкопарящей луне —
но эта земля не своя еще ей,
и весь этот сад еще не).
Внизу, у дороги
К машине, едущей с горы
(хворост небесный растворя)
во мглы сияние дождевое,
зачем приделаны шары
из выщелоченного хрусталя
со смятой сеточкой в обвое?
Зачем искрится головой
(раствор надземный раздвоя
на пресное и дрожжевое)
дождик дорожный угловой
из вышелушенного хрусталя?
…или же нет, и их тоже двое?
В декабре пополудни
будто ниоткуда вынутый
через тлеющий прожог
в смутной линзе опрокинутый
появляется снежок
подпускает пара чуточку
в бело-черный фейерверк
распускает парашюточку
и спускается наверх
в небо ветхое господнее
а под тем еще одно
под исподним подысподнее
а под ним еще – свободнее
и светлее и безводнее
и – последнее оно.
Облака, март 2009
Латынский небосвод латунный
Шелестит как колокол без языка —
Чем ослепительнее луны,
Тем ослепленнее облака.
Но чем слепее облака те,
Тем слепленнее огня шары,
Что на подпрыгивающем самокате
Взлетают в гору, как с горы.
Три раза о грозе
Где гром был кругл, там бегл стал блиц.
И небо вспыхнуло, oгрузло…
И глина, сметена с таблиц,
Кусками застучала в русло.
Где холм был обл, там шпиль стал длинн.
И в облаках померкли соты…
И по краям ночных долин
Огней обрушились высоты.
Где небо шар, там дело швах.
И свет шарахался в аллее…
И сердце скрипнуло на швах
И, может быть, еще левее…
«загород черный светом зарос…»
загород черный светом зарос
в форме наклонно-ходящих полос
ростом с нас
пригород белый тенью прирос
как на желéзе подтек купорос
просто снясь
подгород желтый прахом