Как и предсказывала Джо, моя репортерская карьера закончилась очень быстро. Четыре месяца я писал статьи о цветочных выставках, собачьих бегах, благотворительных обедах, получая сто долларов в неделю, пока не пришел первый чек от «Рэндом хауза» – на двадцать семь тысяч долларов, без учета комиссионных агента. Я проработал в газете совсем ничего, даже не успел получить мизерной прибавки к жалованью, но тем не менее мне устроили прощальную вечеринку в пабе «У Джека». На стене повесили плакат:
Потом, когда мы вернулись домой, Джо сказала, что будь зависть кислотой, от меня остались бы лишь пряжка от ремня да три зуба.
– Никто не спутает ее с «Взгляни на дом свой, Ангел»[10], не так ли? – спросил я, когда мы погасили свет, доели последний апельсин и выкурили последнюю сигарету.
Джо знала, что я говорил про свою книгу. Знала она и про то, что меня смутила реакция на роман моего университетского преподавателя.
– Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием и сетовать на тяжелую судьбу художника, которого никто не хочет понять? – спросила Джо. – Если да, то завтра утром я первым делом покупаю комплект документов, необходимых для развода, и руководство по их заполнению.
Я, конечно, улыбнулся, но ее слова меня все-таки задели.
– Ты видела первый пресс-релиз «Рэндом хауза»? – Я знал, что видела. – Они же назвали меня «Ви-Си Эндрюс с членом».
– И что? – Она ухватилась за означенный предмет. – Член у тебя имеется. А насчет того, как тебя обозвали… Майк, в третьем классе Патти Бэннинг дразнила меня шлюшкой-потаскушкой. Но я же ею не была.
– Ярлыки приклеиваются намертво.
– Е-рун-да. – Она все не отпускала мой игрунчик, то крепко, до сладостной боли, сжимая, то чуть ослабляя хватку. И брючную мышку такое внимание очень даже устраивало. – Главное – это счастье. Ты счастлив, когда пишешь, Майк?
– Безусловно. – Она это и так знала.
– Когда ты пишешь, тебя мучает совесть?
– Когда я пишу, то не могу думать ни о чем другом, кроме одного. – И я перекатился на Джо.
– Дорогой… – Это слово она произнесла тем капризным голоском, который особенно возбуждал меня. – Между нами чей-то пенис.
И когда мы ласкали друг друга, я окончательно понял следующее: во-первых, она не кривила душой, говоря, что ей понравилась моя книга (черт, у меня не было в этом сомнений с того самого момента, как я увидел, с каким увлечением она читает рукопись), а во-вторых, мне нет нужды стыдиться написанного… по крайней мере по ее убеждению я ничего постыдного не сотворил. И еще, в оценке моей работы я должен исходить исключительно из нашего семейного мнения, которое формируется на основе ее точки зрения и, естественно, моей.
Слава