– А чего она тебя с собой не взяла?
– Господь с тобой, куда? На чужбину? Да и как она меня возьмет? Чай, в карман не положишь. Нет, Максимушка, я лучше ось туточки, на своей земле родной буду.
Максимка вздохнул. Жаль бабу Нюру. Совсем она одна. И не только ее жаль. Много в Ивушках таких одиноких, забытых стариков. Он насупился и уткнулся лбом в железный прут забора.
А гости прибывали. Приезжали на автобусе или на своих собственных автомобилях. Шумные, гомонящие. Руки полны цветов и сумок. Бурливой пестрой рекой втекали они в устья улиц и переулков, спешили к своим родным. К полудню во многих дворах были накрыты столы, слышались тосты и перезвон стопок. Потянуло запахом краски. Кто-то, видать, решил красоту навести, помочь родным. Когда еще случай представится?
Максим глядел и глядел на дорогу и чувствовал, что глаза наполняются слезами. Мамы не было. Опять. Он отвернулся, подошел к бабушке и сел с ней рядом на лавочку. Бабушка сидела прямо, шепотом молилась и крестилась на купол церкви, чуть виднеющийся вдалеке за кроной цветущей липы. В левой руке она теребила белый платочек с полинявшим узором из голубых цветов.
– Господи, вразуми рабу свою Галину… Наставь ее на путь истинный… Не брось в час испытаний…
Максимка промолчал, не стал ей мешать. Подобрал худые коленки к подбородку, обхватил ноги руками и стал смотреть в сторону.
Он вспомнил тот день, когда мама привезла его в Ивушки. Провела рукой по его щеке на прощанье, смахнула слезы уголком вязаного шарфа. Сказала:
– Ну вот, Мась… Теперь ты тут… С бабушкой будешь… Оставляю его тебе, мам… Пригляди уж…
Постояла немного, помолчала и ушла.
Потом она приходила несколько раз. Сажала цветы, дергала сорняки. Как будто специально старалась себя чем-то занять. Но иногда просто сидела на лавочке и рассказывала о своей жизни: что сделала, что собирается сделать. Жаловалась бабушке, как ей тяжело.
Папа тоже приходил. Но всего пару раз и пьяный. Плакал, спрашивал что-то. А потом совсем перестал появляться.
Стемнело. Разъехались по домам шумные гости, и опустилась на Ивушки густая майская тишина, полная сладких запахов и едва слышных шорохов. Жалобно и красиво запел дрозд. Максимка выскользнул за ограду и пошел по улице, глядя себе под ноги и пиная камушки.
– Ты чего так поздно ходишь тут? – окликнул его мальчишеский голос.
Максимка обернулся и увидел Никиту, подростка шестнадцати лет, высокого, тонкого, с густыми темными бровями и задумчивыми карими глазами.
– Привет, Никит… – поздоровался он.
– Не пришла?
– Не-а…
– И моя нет…
Максим сел рядом с Никитой на ствол поваленного тополя и вздохнул.
– Почему так, а, Никит?
– Да я знаю, что ли? Ну не приходят и не приходят, – Никита сплюнул в сторону. – Я бы тоже сюда в гости не рвался.
– Но