– Спасибо, Наташа. Я подумаю. Сколько у меня времени?
– Я не тороплю. У меня пустует одна комната, я ей не пользуюсь. Вот и подумала сдать кому-нибудь. Так что время есть. Я на самом деле без предрассудков и не вижу ничего такого зазорного жить в одной квартире с мужчиной. А вас я знаю, как порядочного человека. Вот.
– Спасибо. Давай на следующей лекции я тебе отвечу.
– Хорошо.
Она уже собралась идти, но задержалась, чтобы спросить.
– А вы уже читали книгу того мальчика, который покончил жизнь самоубийством?
– Нет, еще нет. Слышал в новостях. Но мне не импонирует, что пресса зацепилась за эту историю и выжала ее до последнего. Как говорил Томпсон, одни клише. Они опошлили ситуацию и, даже если книга, действительно, хороша, изначальный посыл ей придали не очень хороший.
– Книга грустная очень. Я начала читать. Хотите, я принесу вам?
– Не нужно, я сам смогу купить, как доберусь до книжного.
– Тогда, до свидания.
– До свидания, Наташа.
Я не стал провожать ее взглядом. Однако почувствовал, как схлопнулась тишина, когда вокруг вдруг стало шумно и суетно, вязко и немного неприятно. От снующих людей, перемешанных запахов еды, звенящей посуды и треска пластиковых подносов о столы. Я сделал над собой усилие и вытащил мобильник из портфеля. Он всегда стоял на беззвучном, но раздражал вибрацией не менее чем звуком.
Ненавижу телефоны. По мне это самое бесцеремонное и хамское средство коммуникации, придуманное человеком. Иногда мне было жаль, что я не живу в девятнадцатом, да хотя бы в двадцатом веке, когда эпистолярный жанр был единственным средством общения на расстоянии, а телефонные звонки заказывали за несколько часов, а иногда и дней. Теперь же каждый мог пнуть тебя в мозг, затрезвонить о своем желании. Мы слишком сильно разогнали свои жизни, сами страдаем от этого, но уже поздно. Поколение нарциссов и вещей.
Но делать было нечего.
Я вытащил мобильник и, как бы мне этого не хотелось, перезвонил на незнакомый номер. Гудки в динамике телефона были как удары моего сердца. В такие моменты я чувствовал себя тем самым маленьким, беззащитным ребенком, которого воспитатели детского сада заперли в кладовой, потому что он не мог заснуть во время дневного тихого часа. Я стоял, плачущий, напуганный, боясь издать лишний звук, за который меня могут опять несправедливо наказать. Стоял среди агрессивного мира, изолированный в темной комнате с жутко пахнущими половыми швабрами, цинковыми ведрами, которые предательски звенели каждый раз, когда я случайно натыкался на них. Стоял и не понимал своей вины,