Вся ее жизнь была таковой, как будто не было, не случилось, не произошло того страшного вечера. Вечера, когда она была предана другом и изнасилована. Но этого оказалось мало. По понятным причинам, Лиза вернулась домой на два часа позже обещанного. Родители даже не поинтересовались у нее, почему она выглядела, как снятая с креста, нет! Им было не до созерцания прелестей дочери! Их «родительский» инстинкт требовал возмездия!
В итоге, для полного комплекта, Лиза была еще и избита, и морально растоптана родителями, которые, как верные заговорщики, наперегонки наказывали дочь, отвешивая той, по чем попадало, подбадривая при этом друг друга обвинениями и оскорблениями в адрес непутевой дочери.
После того, как дружественной ничьей закончился междусобойчик «кто виноват, что дочь – наркоманка и шлюха» (читай: кто виноват в том, что мы просрали нашу жизнь), и она смогла покинуть импровизированный ринг, на котором послушно выполняла роль боксерской груши, Лиза, отпросившись по нужде, вошла в туалет и повесилась.
На пояске от плаща, привязанном кое-как к дверной ручке. Узел не выдержал, растянулся, да и рост Лизы не позволил бы затянуть его потуже. Так и сидела она – подвязанная к ручке двери туалета, со сбившимися волосами и одеждой, с красным от пощечин лицом, с расставленными ногами, между которыми доминировал унитаз с откинутой крышкой, как приговор ее растоптанной девственности, и беззвучно выла, потеряв все мыслимые и немыслимые слова и чувства.
Родители, испугавшись ее долгого отсутствия, всполошились и попытались открыть дверь в туалет, но бесформенная туша молчаливо воющего ребенка не позволяла им этого сделать…
На долгое время память наотрез отказалась помнить тот отрезок времени. И тот день, и многие последующие. Как вдруг вчера, на остановке, опа-на, Турик! Давний друг! «Это сегодня я язвлю, – грустно подумала Лиза. – А вчера чуть не сдохла от боли». «Нет, не от боли, от стыда», – авторитетно поправила себя. «Да? Не от боли?», – ехидненько так уточнила. «Ну хорошо, и от боли, и от стыда!». Лизка не знала, нормально ли это – спорить сама с собой. Честно сказать, ей было абсолютно все равно – нормально это или ненормально! Она жила, как могла, и как у нее получалось, и отстаньте от нее все!
Опять захотелось завыть, как тогда. Боль подступала к груди, чтобы вынуть из нее внутренности. Лиза скорчила гримасу и попыталась выдавить из себя вой. Ничего не получалось. «Видишь? Ты не страдаешь. Обман!» – авторитетная, она знала все.
Привычно собрав злость, и грязно выругавшись, Лиза прекратила себя жалеть. Уже давно она открыла первое правило выживания: хочешь спокойно жить – не допускай к себе жалость! Сколько раз она, поддавшись на уговоры этой подлой и коварной сучки, задавала себе самый дебильный из существующих, вопрос: За что? И ответ всегда был один – несправедливость.
Потом обычно она, из-за тоскливой жалости начинала плакать, доводя себя, практически, до исступления. Поэтому, познав глубину своих слез, во время которых она рисковала задохнуться