А у Егора ныло, обливалось кровью сердце. Он ненавидел лучшего друга Леху с такой силой, что становилось жутко. Ненавидел за Таню. За любимую, нежную Таньку, в которую втрескался с первого взгляда. И самое обидное, что она даже не была Лехе невестой: это дружок так сам решил. И теперь, дембельнувшись, он обязательно ее завоюет. Такой он человек: что его – то ЕГО. В такие минуты Егор хотел убить Леху. Убить и закопать глубоко – авось в этом бардаке никто его не схватится.
Он долго продумывал схему убийства, перебирая наиболее удобные варианты, пока не ужасался собственной деловитости. Все беды от баб! Все войны из-за баб! Он шептал про себя это и кусал губы.
Ведь Таня – не баба!
Из дома прилетали грустные мамины письма. От Даши – ничего. И обижаться не на кого: он сам виноват: просто однажды перестал отвечать. Она, ничего не понимавшая, писала ему еще месяца три, но…
Иногда Егора охватывал гнев и отчаяние: хотелось увидеть Дашу, поговорить с ней, попросить прощения. Но как: Пчелин навсегда отравил его сердце, небрежно, походя сказав однажды:
– Ты сопли особо не распускай. Думаешь, бабы нас ждут? Как же, держи карман шире!
– А Танька твоя?
– А Танька мне ничего не обещала, пусть пока на свободе плавает, дурында. Вот вернусь – и поговорим.
Потом Леха уехал в Северную Столицу, а Егор продолжил службу где-то под Кривым Рогом. Жирная масляная земля налипала на кирзачи и колеса БТР, новый друг и напарник Костя Березинский, взятый под опеку, напрягал своей откровенной тупостью. Командир части Пругло был не умнее Кости, и, наверное, от того, что Егор чувствовал это, люто возненавидел дерзкого срочника. Егор не вылезал из нарядов, но, освободившись, вновь впутывался в какие-нибудь авантюры, затаскивая с собой несчастного недотепу Березинского.
Егор, сбегая в самоволку, полюбил отираться у добрых бабулек, просаживая на самогон последние солдатские гроши. Вернувшись в часть пьяней вина, выпрастывал из-под ремня гимнастерку и высыпал на пол грецкие орехи, яблоки или груши.
– На всех, пацаны, – хрипел он и падал на кровать.
Пацаны, убоявшись гнева Пругло, на вечерней поверке стояли, тесно сомкнув ряды, чтобы Егор случаем не вывалился на плац. А так, прижатый дружескими плечами со всех сторон, мирно спал, и только что не похрапывал.
Скучно, нудно было Егору. Он прямо кожей ощущал, как Пчелин на воле вольной покоряет неприступную Таню. Или не покоряет вовсе. Что ему стоит затолкнуть девушку в машину и… А там, хочешь не хочешь, замуж идти надо. Вряд ли посадишь Леху в тюрьму за изнасилование – не тот человек.
Егор даже в Бога поверил, лишь бы Таня замуж не вышла. А еще Егор просил Бога, чтобы Таня оказалась глупой как пробка и пустой, как бутылка из-под портвейна. Но что-то подсказывало ему: нет, не глупая она. И не пустая. Она – средневековая леди, таинственная и далекая мечта. Звезда полярная, путеводная. Настоящая любовь!
Как бы ни тянулся год службы, но он все-таки закончился. Егор смотрел в окошко на мелькающие перелески,