– Хорошо, очень хорошо, – Генрих радостно встрепенулся. – Ну и как успехи?
– Все прекрасно. Русские обладают способностями быстро усваивать чужие языки. Об этом мне не раз говорила бабушка, в прошлом столкнувшаяся с этой проблемой лично. Это объясняется тем, что в русском языке существуют все звуки европейских языков. Не пройдет и полгода, как Ольга будет разговаривать по-немецки.
– Эдит, ты не представляешь, как обрадовала меня. Я не предполагал, что тебе удастся так быстро справиться с поставленной задачей. Всего полгода… – лицо Генриха озарила добрая и радостная улыбка.
В словах Генриха, а самое главное, в том, как они были сказаны, Эдит уловила нотки неподдельной нежности.
Это придало ей смелости, и она сказала:
– У меня есть еще одна новость, думаю, она вас заинтересует, – Эдит щелкнула замком дамкой сумочки и вынула небольшой лист белой бумаги, сложенный вдвое. – Вот, посмотрите.
Генрих развернул лист и стал с интересом рассматривать его.
– Этот рисунок Ольга сделала всего за две минуты. Но взгляните, какое поразительное сходство, а ведь я даже не позировала ей. Ольга просто взяла карандаш и как волшебник, легко и изящно провела несколько толстых и тонких штрихов, и вот… эскиз готов.
– Д-а-а, прекрасно, – Генрих словно зачарованный смотрел на рисунок, не в силах оторвать взгляд.
Он вдруг вспомнил, как неделю назад застал Ольгу одну в гостиной. Она любовалась картиной голландского художника портретиста Франса Халса, висевшей над камином. В ее взгляде было восхищение и какое-то благоговение, и Генрих невольно застыл у двери, любуясь девушкой. Ольга была необычайно обворожительна и мила, и Генрих еле сдержал себя, чтобы не заговорить с ней. Но это был миг, всего лишь миг. Ольга интуитивно почувствовала чье-то присутствие и резко повернулась. Она с презрением посмотрела на Генриха и, гордо вскинув головку, прошла мимо, даже не взглянув на него, словно он был пустым местом.
– Она этому училась где-нибудь? – спросил Генрих, продолжая любоваться рисунком.
– Непосредственное влияние, по словам Ольги, на нее оказал сельский учитель рисования, то ли Фоменко, то ли Федоренко… впрочем, это не столь важно. Он первым обратил внимание на способности Ольги к рисованию и стал заниматься с ней индивидуально помимо школьной программы. Ольга рассказала, что рисовать начала запоем очень рано, чуть ли не с трех лет. Она рисовала по воображению или с натуры, а вот перерисовывать с картинок не любила, остро ощущая, что это не ее. Ольгу занимал сам процесс рождения образа, как она выразилась, «ниоткуда». А когда ей исполнилось четырнадцать лет, – Эдит бросила робкий взгляд на Генриха. – Может быть, это вам неинтересно?
– Рассказывай, я слушаю тебя с большим вниманием, – Генрих положил рисунок