– София, ты не девушка, ты муравей, – обогнал меня Исаев вместе с выхваченной у меня сумкой.
– Почему это? – сложив руки на груди, насупилась я.
– Только они умеют перетаскивать вес, в несколько раз превосходящий их собственный, – усмехнулся Андрей.
– А-а, – протянула я, – ну тогда ты…
Я задумалась, с каким же животным сравнить Исаева. На ум приходили только те звери, сравнение с которыми звучало бы как комплимент.
– Чего молчишь, фантазия закончилась? – Ради этого вопроса Андрей даже остановился и обернулся ко мне.
Глава 8
Сморю на Андрея, силюсь придумать что-нибудь гаденькое, чтобы сравнение било не в бровь, а в глаз, но ничегошеньки не приходит на ум. Вглядываюсь в его внешность, придираясь к ней со всей строгостью. Ведь почти у всех людей есть изъяны: у одного нос картошкой, у другого уши, как у слона, у кого-то нелепая походка, у меня, например, чересчур широкая попа. Но, похоже, Андрей исключение – все у него до противного идеально, даже бесит, что он такой красивый.
– Я бы тебе сказала, но слишком уж устала. Ты же обидишься и плакать убежишь. Кто тогда мне поможет? – выкрутилась я.
Сначала его брови удивленно поползли вверх, затем он от души рассмеялся и вновь зашагал по коридору.
Я носила легкие сумки, Исаев выбирал, что потяжелее. Чаще всего мы встречались в коридоре, реже шли друг за другом гуськом; дело спорилось.
– Андрей! – возмутилась я, когда, зайдя в свою новую комнату, застукала его за тем, что он роется в моей сумке. – А ну немедленно прекрати! Тебя не учили, что копаться в чужих вещах – это свинство?
– София, убавь громкость. Что я такого сделал? Сквозь ткань я почувствовал, что в сумке – рамки, и решил, что это картины. Заглянул и убедился, что не ошибся, хотел посмотреть на них, а ты орешь, как будто я извращенец и нюхал твое нижнее белье, – удивился Исаев, словно я подняла шум на пустом месте.
Да еще и, несмотря на мой протест, взял и вынул холст из сумки.
– Да лучше бы ты мои трусы себе на голову надел, чем пялился на эти картины! – рявкнула я и вырвала из рук у Андрея свою работу. – Понимаешь – это личное. Я никому их не показываю.
– Ладно-ладно, не хочешь, чтобы я смотрел на твои картины, не буду. – Исаев поднял руки, показывая, что больше не претендует на просмотр. – Но объясни, почему ты никому их не показываешь? Что тут такого-то?
– А тебе нравится обнажать перед кем-нибудь душу, показывать, что ты чувствуешь? Мне вот не очень, – обиженно пробубнила я и сразу же пожалела о том, что сдала себя с потрохами. Теперь мы с ним на равных: у меня есть козырь – Вера Ильинична, но и у него туз в рукаве – мои картины. Если Исаев когда-нибудь пожелает ударить меня под дых, то лучшего способа, чем обсмеять мои картины, ему не найти.
– А как же другие художники? Они ведь как-то мирятся с тем, что их внутренний мир выставляют на всеобщее