***
Улица встретила их ночной свежестью. Лишь едва ощущался привкус химии на губах, оседал на волосках в носу, поскрипывал на зубах сухим пеплом.
Закутавшись в чёрный пуховик и натянув шапочку до самых глаз, Максим зябко ёжился, невольно стискивал челюсти, чтобы не дай бог громко не клацнули. Подоспевший апрель в тайге не спешил радовать своим благодатным теплом. Хотя снег уже растаял, и молодая травка нет-нет, да и тянула к солнышку свои изумрудные пёрышки, всё же по ночам ещё было довольно студёно.
Михалыч в привычном военном бушлате и вовсе не чувствовал холода, его до костей пробирал страх за сына. В своей родной части сейчас он чувствовал себя чужаком, хитрым, преступным лазутчиком.
Быстрыми короткими перебежками они добрались до КПП. Стараясь избежать столкновений с коллегами, Михалыч хмуро следил за периметром.
– Так, вроде тишина. Тебя не должны тут искать. На вот, спрячь, – и, сунув сыну полиэтиленовый свёрток, поспешно того обнял. – Давай, Максимка, не поминай лихом, – шёпот родителя сорвался глухим всхлипом, а глаза наполнились влагой.
– Ты чего, бать? Не на войну ж провожаешь, – попытался разрядить обстановку Максим, но затих, сдавленный в медвежьих объятиях.
– Чай не увидимся больше! – затараторил Михалыч. – На первой тебе хватит. Заляг на дно, пока всё не утихнет. Долго искать не будут, если будешь молчать. Не мути воду, сын. В большом мире тебе не поверят, а если и поверят, то быстро закроют болтливый рот. Иди с Богом, Максимка, и не забывай, кто воспитал тебя. Мамку помни и живи, как учили, по совести. Ну всё, хватит сырость тут разводить, – лёгким движением Михалыч коснулся холодной щеки сына, ловя на палец горячую каплю. – Вон, гляди, пересменка. Сейчас я их всех отвлеку, а ты ступай потихоньку.
Незаметно подкравшись к приземистому зданию контрольно-пропускного пункта, Максим скинул тяжёлый рюкзак с плеч и прижался спиной к бетонной стене. С ноющей болью в груди в последний раз взглянул в глаза сына Михалыч и, проглотив застывший ком в горле, скупо кивнул. Поймав робкий ответный кивок, он гордо выпрямил спину и уверенно отвернулся от сына.
Он знал, что бросает его, делает именно то, чего пытался всегда избежать. Выпускает своего мальчика – единственного родного человечка – одного в большой и безжалостный мир. Лишь только мысль, что тем самым он даёт сыну шанс, грела разбитое отцовское сердце. Шанс на жизнь без оков милитаризма, без строгих рамок системы замкнутого, погрязшего в своих склочных интригах закрытого мира. Что ждёт его там? Это зависит теперь лишь от него самого.
– Дежурные? – командный окрик заставил вальяжно развалившихся в тесной каморке парней испуганно дёрнуться.
Спешно похватав оружие, они выскочили за дверь и, торопливо поправляя сбившиеся бушлаты, вытянулись в струнку.
– Дежурный Ковальчук по вашему приказанию прибыл! – доложил первый.
И так далее, все по одному, четверо парней отчеканили речитативом.