Я понял, что настало время действовать, и только ждал наиболее подходящего момента. Момент этот насупил быстро, когда Егор, еще немного потрудившись и озлобившись от тщетности попыток, одной рукой продолжал работать, а другой, схватив Машину голову, пытался приблизить ее губы к своему фаллосу. И если до этого момента он периодически и часто поглядывал на меня, злобно сверкая своими озверевшими глазами, то теперь, кажется, целиком и полностью сосредоточился на восстановлении своего мужского достоинства, тем более что смотреть на меня ему было неприятно с точки зрения животных инстинктов.
Конечно, происходило все это гораздо быстрее, чем занимает описание этой сцены, но теперь, оглядываясь на эти события и восстанавливая их в памяти, даже приятно растягивать их, оценивая и рассматривая как будто каждое мгновение в отдельности, восстанавливая или додумывая взаимосвязи, вспоминая собственные тогдашние мысли или присовокупляя новые. Произошедшее за пару минут как будто растягивается на пару часов, будто герои событий в процессе каждого своего движения могут обдумывать причины того или иного поведения, своего и других участников, оценивая действия, свои и других, как до самих действий, так и после них, ощущая то, что следует ощущать, делая то, что стоит делать. В действительности же все происходящее, сжатое до реальной скорости времени, позволяет участнику лишь чувствовать себя беспомощной куклой в руках судьбы. Именно так я себя и чувствовал.
Когда Егор сосредоточился на Маше и отвлекся от меня, я подпрыгнул к шторе, откинул ее, схватил ружье и направил на святого любовника. Он уставился на меня, какую-то долю секунды размышлял о том, как быть дальше, и, вероятно оценив все варианты, выбрал самый надежный – бегство. До двери от него было не более двух шагов, и поскольку брошенный на кровать нож был бесполезен, а потянуться за ним было бы равносильно самоубийству, выбранный Егором вариант поведения оказался наилучшим, не считая, конечно, того, что можно было просто сдаться. Но это было не в его характере. Его натура альфа-самца, вероятно, побуждала его почувствовать себя не иначе как львом, который решил отступить, только чтобы приготовиться к следующему нападению, а не чтобы проиграть. Он с быстротой кошки развернулся и как будто побежал, а скорее прыгнул к двери, потому что спущенные брюки не позволяли ему как следует шевелить ногами. Помню, что ряса его вздыбилась, и сверкнула голая волосатая, как у гориллы, задница.
Едва ли стоит говорить, что я был напуган черт знает как, да и оружие в руках, по той причине, что пользоваться я им толком