по причине лени, всяких проходимцев, белоручек у нас и в помине не водилось. Артелями, бригадами, если хотите, миром, как семьями, жительствовали и, любили этакое игривое, с притворной легковесностью словцо, работа́ли. Да, работа́ли! Лучше не скажешь, чем сам народ. В благодатной и согревающей сплочённости, в добром догляде друг за другом пребывал люд. Не забалуешь! А если забалуешь и не угомонишься вскорости – всыпят по первое число. Леность бессовестную, лоботрясничество в ком мужики приметят – живо турнут. Или же, если орёлик ещё очень молод и зелен, не оперился, – поучат как следует: за вихры потрясут, высекут, наряд по работе утроят. Пожалуйста: выслужись перед миром. Старики, помню, говаривали: мы Единку выстрадали, она и мы не простыми путями друг к дружке пришли. Она приютила нас, сдружила и направила пути-дороги наши. К слову, следует сказать, что сразу задружилась дружба у первого переселенческого люда с инородцами – братьями нашими бурятами, якутами и тунгусами, то бишь эвенками. Вблизи села мало-помалу наросли юрты бурятские, или, как говорилось,
братские, гэры, то есть дома по-ихнему. Сначала – только войлочные гэры, то есть кочевые, быстро собираемые. Но потом – и из брёвен срубы: целые избы, но о шести или восьми углах, со своим вековым укладом внутри. К примеру, печей в них отродясь не бывало – очаг посерёдке, ну, и всё такое прочее. Ныне же только в избах живут. Полегонечку, в десятилетиях, истый улус наладился, с утугами, с пастбищами, с тепляками для коров и овец, – братские люди скотоводы непревзойдённые. А охотные да оленные народцы, тунгусы и немножко якутов, в нашей окру́ге, но на своих охотничьих родовых угодьях, промышляли зверя, от села недалече семейными стойбищами свои чумы ставили, огораживали жердями загоны для оленей. Одним словом, укоренялись рядышком с нами, русскими, как говорили, бра́тками. И помалу да незаметно, за столетие или больше, несколько поселений срасталось. Срастались, роднились в трудах, в обменах взаимовыгодных, в праздниках на любой лад и окрас, а то и семейно, да и просто по-человечьи любопытничая. Проще говоря, люди разных вер и языков душевно и, говоря по-современному, экономически съединились, чтобы, понятно, полегче жилось. Но необходимо, однако же, сказать, что раньше, изначально, село наше прозывалось Пристанькой, – славное имечко: простецкое, но душевное. Скажешь – и будто к своей ненаглядной обратился. Лет же этак сто пятьдесят назад нежданно нареклось в народе и по всем государевым бумагам прописалось накрепко Кривобоковкой. Так-то оно тогда загогулилось закорюкой – Кривобоковка, и, как говорится, Вася не чешись. Нареклось же оно столь несправедливо и обидно по прозвищу одного к тому времени из самых знаменитых в тутошнем околотке поселенцев, третьей ли, чётвёртой ли волны он, трудно сказать, – кузнечных дел мастера Тимофея Кривобоки сына Ива́нова. Кривобоким и хромым, уточню, он стал далеко от Сибири, в своих родных расейских краях, а вот прозвание сие получил и по обличию кривобокому, и по делам своим, тоже кривобоким,
