В другой жизни они с Искандром все еще оставались бы в Городе и в конечном счете интегрировались бы в единую непрерывную сущность.
<Так никогда не могло случиться, – сказал Искандр, и это говорил другой он, на двадцать лет старше первого, Искандр, который настолько хорошо помнил собственную смерть, что Махит иногда просыпалась ночью, задыхаясь от психосоматической анафилаксии. – Никакой другой жизни нет, кроме той, которою мы живем>.
Махит вмещала в себя слишком много людей, поскольку она поверх своего поврежденного имаго поместила имаго того же человека, но старше на двадцать лет. У нее было некоторое время подумать об этом. Она почти привыкла к этому ощущению, к линиям раскола между тремя их сущностями, трущимися друг о друга, как планеты в тектоническом движении.
Ее сапоги тихонько шуршали по металлическому полу коридоров станции. Она была уже в конце палубы и едва могла разглядеть кривизну пола, уходящего вдаль. Бесконечное петляние по станции начиналось как тактика повторного привыкания и превратилось в привычку. Искандр больше не знал географию станции – в Городе его знания, в зависимости от версии имаго, устарели на пятнадцать лет или на три месяца с момента его смерти, но здесь он был всего лишь чужаком, изгнанным из дома давным-давно. За пятнадцать лет внутренние, неструктурные стены сместились, палубы получили другое назначение, магазинчики пооткрывались и позакрывались. Кто-то в «Наследии» сменил все шрифты навигационных знаков, что Махит почти не помнила – ей ведь тогда было восемь, – но она поймала себя на том, что пялится на них. Абсолютно безобидный знак МЕДИЦИНСКИЙ СЕКТОР: НАЛЕВО вдруг стал поражающим воображение.
«Мы оба здесь чужаки», – подумала она тогда и возненавидела себя за такие мысли. Она отсутствовала всего несколько месяцев. Она не имела права вешать на себя этот ярлык. Она была дома.
Нет. Не была – и знала это. Такого места, как дом, для нее более не существовало. Но прогулка была некоторым подобием привычного, ведь она действительно помнила, где что находилось, помнила конфигурацию и ритм Станции, живой и полной народа, и вместе с Искандром они испытывали одинаковую радость, открывая новые места. Именно это сыграло с ними злую шутку – они были пойманы с поличным.
На палубе находились офисы «Наследия», а в жилой части индивидуальные спальные капсулы цвета кости висели уютными рядами, перемежаясь с местами общего пользования. С этой палубой Махит была почти не знакома. Здесь было полно детей и ребят постарше, на три четверти пути приблизившихся к тесту на имаго-способности. Они беззаботно сидели на перемычках, собирались в шумные группки вокруг торговых киосков. Большинство из них совершенно не замечали Махит, и это грело ее душу. Весь месяц с ее возвращения на Станцию, когда она сталкивалась со старыми друзьями по детскому саду или школе, все хотели, чтобы она «рассказала