В Америке Паша таксовал, как почти все понаехавшие, и, кажется, ничуть об этом не жалел. И только его большие черные глаза с длинными ресницами всегда были печальными. Весь его облик, манера говорить нараспев, делая ударение на последнем слове, как все русскоязычные иммигранты, чем-то напоминали Лие портного из известной еврейской песни. Жил он со своей семьей в небольшой квартире в Квинсе, городке, который облюбовали бухарские евреи из Средней Азии. Жена Эстер в отличие от него была пышной хохотушкой, умеющей готовить так, что не хотелось вставать из-за стола.
На вечеринку запоздали. Паша кинулся им навстречу со странной гримасой на лице, не похожей на радость встречи. Принимая верхнюю одежду с нетерпением, выпалил:
– Друзья мои, вы, конечно, уже слышали, что случилось на вашей родине?
– Что, Апокалипсис все же наступил? – пошутил Рава.
– Смейся, смейся, посмотрю что дальше с тобой будет! – проводил их в комнату Паша, торопливо и небрежно представляя сидевшим гостям. Было ощущение что у него припасено что-то очень важное и ему хотелось быстрее сообщить об этом. Наконец церемонии закончились, их посадили за стол и Рава, не выдержав, быстро налил себе водки.
– Мы замерзли, – коротко ответил на немой вопрос сидевших за столом. – За Новый год друзья-товарищи, – и опрокинул рюмку в себя.
– Вот теперь можешь о делах, – начальствующим тоном обернулся он к Пашке. – Что там случилось, говоришь?
Лия одернула мужа, все же они в гостях. Но тот отмахнулся от нее и требовательно посмотрел на Пашу.
– Ельцин объявил о своем уходе, – почему-то шепотом произнес Паша. –Сейчас все каналы мира об этом говорят.
Рава налил себе еще, но не стал пить и заинтересованно слушал.
– Говорил недолго, поздравлял с Новым годом. А потом вместо себя оставил Путина.
– И что? – наигранно удивился Рава. – Нормальный мужик, борец к тому же. Уважаю спортсменов.
– Но он же чекист, что, снова в коммунизм? – не унимался возбужденный Паша, словно от этого решалась его судьба.
Рава задумчиво посмотрел на друга.
– Тебе-то что бояться, ты себе давно подстелил соломки. Родина у тебя теперь другая.
– За вас переживаю, – не остался в долгу тот. – Нет, скажи честно, что ты думаешь про это?
– Думаю,