– Ладно, брейк, доктор! – военком, сверкнув уже беззлобно этими самыми чёрными алмазами, наконец-то улыбнулся, по-человечески, нормально, даже приятно. – Не портите мне воспитания. Это ж дефицит.
– Да полноте, дорогой собрат по оружию! – Гена в ответ также улыбнулся. – Вам бы родиться в ненаглядной Одессе. Напросились бы в ОдВО[3]. Черноморочки не хуже дончаночек.
– О, зохэн вэй, сказал еврэй! Не троньте святого, музчина, не рвите мне гланды. Вы же врач, а не прозектор. А я не волшебник с голубого вертолёта.
– Та не расстраивайтесь Вы так, Донецк, или не знали, родной сынок мамы Одессы. И ещё Ростова-папы. Тоже глубокого достойно уважения. А шо такого?
– Да плавали, знаем, – военком явно уходил на попятную, ершистость отставного начмеда, напичканная остротами с Привоза, вдруг ему понравилась душевно.
– Что Вы такого знаете, чего я Вам ещё не рассказал? «Сникерс», «Вискас», «Кити-кет»? Или, к примеру, племя славных лелегов, прародителей современных греков, – Саватеев продолжал подпускать шпильки, но улыбка военкома, не будучи уже саркастической, стала, как инфракрасный пучок из мартена, растапливать сформировавшийся было меж ними сугроб. – Судя по физиогномике, Ваших Пелопоннесских предков. Эталонной красоты и олимпийских телосложений.
– Да чтоб ты мне был здоров, докторюга! – пробурчал, краснея от неожиданного удовольствия, Пролетарский военный комиссар.
– Я, конечно, всё понимаю, но не до такой же степени аллитерации. И Вам, естественно, не хворать, – почти весело протараторил Геннадий в ответ и вдруг отметил, что отнюдь не скабрезная фраза как-то остро подействовала, майор суетливо кинул в него из-под бровей растерянный взгляд, тут же глаза отвёл, опять взял красную папку с тиснёным грифом «секретно» и фамилией «Савватиев» под ним, принялся листать.
– Личное дело, конечно, тебе подпортили. Ого! Да ты капитаном два раза ходил? Как угораздило-то?
– За спирт казённый, сами ж сказали.
– Что же ты, вроде ушлый такой, а залетел под суд чести?
– Ушлей меня нашлись, – Геннадий, получив по больному месту, невольно съёжился и теперь продолжал сквозь зубы сердито: – Я с ними, конечно, разобрался потом. Но на них сработал фактор внезапности, начальная инициатива, подленько так, в спину. Опытные выжлятники. Огородили красными флажками, затравили псами шелудивыми. Сделали крайним. Потом назначили мальчиком для битья, а позже официальным козлом отпущения. Уж поизмывались. Пока в один из грозовых дней громокипящий кубок не переполнился.
Майор продолжал шуршать страницами личного дела, с неподдельной брезгливостью пробегая глазами по листку взысканий, чего там только ни было, не