– Наденем меховые плащи с капюшонами. И да! У нас ведь есть муфточки! Те, что Карл подарил нам обеим к Рождеству.
– Но за ними нужно идти в гардеробную. Заметят же, – напомнила Стюарт.
– А если ты пойдёшь одна, то никто не обратит внимания, – резонно заметила на это Генриетта. – Знаешь, придворные всегда замечают только то, что им выгодно или удобно. И никому не захочется тревожиться попусту.
– Ладно, я рискну! – выказала толику храбрости Стюарт и осторожно выскользнула из комнаты через неприметную дверь для прислуги.
Как только она вышла, Генриетта в раздумьях присела за секретер, открыла один из ящичков и достала небольшой альбом, в который она записывала личные мысли и впечатления. Вслед за альбомом она выложила на крышку секретера приборы для письма.
Когда ей было не по себе или жизненные перипетии вызывали слишком много сомнений и вопросов, она привыкла записывать их в альбом, доверяя белой бумаге, изготовленной из хлопка, свои самые сокровенные размышления. У неё не было уверенности в том, что никто не смог бы прочесть их, но для того, чтобы заглянуть в этот альбом, необходимо прежде всего знать о его существовании, и, кроме того, отыскать ключ от ящичка, в котором он был заперт. По своей наивности или же не сделавшись ещё подозрительной к собственному окружению, Генриетта даже не предполагала, что кому-то могла бы прийти в голову кощунственная мысль посягнуть на её личный мир.
Обмакнув перо в чернильницу, она задумчиво посмотрела в окно на голые ещё после зимы ветки деревьев и красный, блестящий от сырости гравий на дорожках. Что-то определенно затронуло её сердце этим утром. И она знала, что это было не переданное ей с помпезными речами и фанфарами предложение руки и титула Филиппа Анжуйского. Нет, что-то взволновало её до того, как Карл явился на её матине. И началось это в тот самый миг, когда два молодых человека застали её огорчённой до слёз и топающей ногами у дверей в зал Совещаний.
Но кто из них вызывал в ней это необъяснимое, невероятно волнующее до глубины души чувство? Джордж Вильерс? Его обаяние не оставляло равнодушной ни одну из придворных дам, и это был общепризнанный факт. К тому же он решительно и настойчиво выражал своё восхищение принцессой. Но он ли был тем, кто привнёс нотки волнения в её душу? Или этим человеком оказался молчаливый и сдержанный генерал, которого Джордж представил ей?
Перед мысленным взором Генриетты возник портрет высокого молодого человека в строгом камзоле военного покроя, с безупречными манерами придворного и немного грустным взглядом серо-голубых глаз. Что он сказал ей тогда? Как это ни странно, но она не могла вспомнить ни одной фразы из того, что сказал Арман де Руже, тогда как речь Джорджа Вильерса, которая лилась, подобно бурному горному потоку во время весеннего паводка, почти слово в слово запечатлелась в её